1«   ‹2›   »3

Елеч Инна

В темноте

Он лежал и вслушивался в тишину. Тишина в городе никогда не бывает полной. Вот затопали башмаки по лестнице. У соседей забулькала вода. Прошуршали по асфальту шины. Где-то вскрикнуло радио и почти сразу умолкло. Он ждал. И дождался. Если ждать как следует — обязательно дождешься. Все ненужные звуки исчезли, и только каблучки выбивали звонкую дробь. Совсем рядом. Возле самого уха. Все-таки первый этаж имеет свои преимущества. И как много-много лет назад он замер и постарался не дышать. Чтобы ничто не мешало музыке ее шагов войти в душу. Она идет — стройная, молодая, красивая. Волосы колышутся волнами в такт шагам, юбка мягко обтекает ноги, длинный шарф струится за спиной, как шлейф. А каблучки отбивают: тук, тук, тук… Он никогда не смотрел на нее. Хотя, чего проще — до окна полметра. Но он знал: к чуду нельзя прикасаться. Даже глазами. Только попробуй посмотри — и ничего нет. Никакого чуда.

Стук каблучков смолк. Стало совсем тихо. Только далеко где-то тоскливо взвыла собака. Он наконец вдохнул. Приподнялся, свесил ноги, нашарил тапки. Посидел немного, выравнивая дыхание, встал и поплелся на кухню. Не включая свет, отыскал на полке бутылку и рюмку. Подошел к окну, чтобы не промахнуться. Плеснул немного.

Когда-то он был не дурак выпить. Но теперь одной рюмки хватало вполне. Он постоял немного у окна, бессмысленно вглядываясь в темноту. Ничего интересного в темноте не было. Да и быть не могло. Медленно влил в себя рюмку, надеясь ощутить вкус содержимого. Вкуса не было. И удовольствия не было. Так, лекарство.

Он вздохнул и побрел в комнату. Теперь бы отключиться до утра. Хотя смысла в этом никакого. Зачем ему утро? Утро ничего не даст.

Он улегся, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Сон, однако, не шел. Сегодня рюмки почему-то не хватило. Он покрутился, устраиваясь поудобнее. Вставать и тащиться за второй порцией было лень.

И не думать ни о чем не получалось. Мысли плелись по заведенному кругу, как лошадки в карусели. Зачем так непомерно затянулась жизнь? Должен же быть какой-то смысл в тупом ежедневном повторении однообразных действий. Проснулся, почистил зубы, сварил кофе. И так далее. Это жизнь? А если смысл все-таки есть, как бы его узнать? Зачем его так долго держат здесь и мучают бесперспективным, нудным прозябанием?

Есть, слава Богу, книги. Но это чужая жизнь. А где его жизнь?

Он выбрался из постели и опять побрел на кухню. Поставил на стол рюмку, примостился на табуретке. И мысли побежали по проторенной дорожке. Наверное, основная его беда в том, что у него нет детей. Люди яркие, талантливые, жизнь которых полна событиями, могут себе позволить бездетность. Возможно. Не факт. А простой обыватель — точно нет. Без потомства старость пуста. Ведь сколько баб у него было. Почему ни одна не догадалась родить? Или все-таки хоть одна догадалась?

У него была любимая ночная сказка. Даже не совсем ночная, иногда она приходила и днем. Звонок, он идет открывать дверь. Переполненный судьбоносными радостными предчувствиями. А за дверью — грязный, замызганный алкаш со всхлипом произносит: «Папа, наконец-то я тебя нашел!». Собственно, ничто не мешало представлять красавца генерала. Но в генерала совсем уж не верилось. Алкаш был гораздо реальнее.

Зачем все-таки он так неоправданно задержался в этом мире?

Он женился очень рано. После того, как нескладно и суетливо избавил Аню от невинности на горбатом родительском диване. Аня сразу забеременела. И они беззаботно и весело принялись ждать.

Не дождались. Ребенок родился мертвым. Аня вернулась бледная и отрешенная. Легла и отвернулась к стене. Он должен был что-то предпринять. Он пытался. Но, видно, неправильно. Молод был и глуп. Не понимал Аню. Его не очень-то тронула гибель ребенка. У них все впереди. Он готов был сделать еще десять детей. Да что там, хоть пятьдесят.

Когда Аня ушла, его охватила дикая, жгучая обида. За что? В чем он виноват?

Спина затекла и ногам было неудобно. Он поерзал на табуретке. Старичку давно пора спать. Он выпил и ничего не почувствовал. Раньше, наверное, водка была другая. В ней была горечь и сладость, и что-то еще, плохо поддающееся описанию. Но отлично ощущаемое. Она обжигала и согревала. Не только тело. А теперь — ничего. Или не водка изменилась, а он?

Он добрался до постели и лег, хотя понимал, что не уснуть. Все-таки лежать удобнее, чем сидеть. Особенно в его возрасте.

Проехала машина, мягко всколыхнув тишину, музыка на секунду вспыхнула и растворилась в темноте. Он обожал машины. И все, что с ними связано. Запах бензина, например. Ни одни духи не сравнятся. Самые счастливые воспоминания детства были связаны с машиной. Отъезд на дачу. Середина мая, утро. Не очень раннее. Солнце уже припекает вовсю. Тополя во дворе сомлели от жары. Молодые еще, клейкие листочки чуть дрожат под легким ветерком. Отец, веселый и праздничный в светлом костюме, деловито загружает поклажу в багажник. Мама, юная, тонкая, легко сбегает по лестнице. На ней платье в цветочек, почти прозрачное и невесомое. Он и сейчас помнит слово — креп-жоржет, так, кажется. Подол взлетает на каждом повороте лестницы. Он, карапуз, прижимает к груди мешок с игрушками, старается не отстать. Большой, сверкающий автомобиль принимает их. В салоне немного тесно от корзинок, сумок и сумочек с дачным барахлом. Мама открывает окно, плотный и упругий воздух ударяет его в лицо. Он зажмуривается и высовывает мордочку в окошко. Пахнет летом, счастьем и бензином. Впереди лес, речка, грибы и ягоды, шишки и желуди, извлеченные из горячего песка смешные палочки, похожие на людей, зверей и сказочных чудовищ. Впереди целое лето. Впереди целая жизнь.

Он так и не купил машину. Хотя мог. Видно, машина тоже была для него чудом. И он опасался девальвации. Чудо надо беречь.

Давно хотелось завести котенка. Но — страшно. Вдруг он завтра умрет? Ведь пора уже. И что тогда будет с котенком? Выход был — отдать запасные ключи Маше. Попросить, чтобы она время от времени проверяла. Но он не мог решиться.

Машу он помнил с тех пор, как она появилась на свете, точнее — в подъезде. Он увидел Машу, не её, в общем-то, а перевязанный розовой лентой сверток, торжественно и неуклюже возносимый ее счастливым папашей по лестнице. За мужем бодро неслась молодая мать, а за ней десяток взволнованных родных. Он тогда едва успел увернуться и, прижавшись к стене, малоопытным юным сознанием с изумлением наблюдал появление и утверждение новой жизни.

Потом он не раз встречал Софью Давыдовну с колясочкой. Маша была пухлой, розовощекой и спокойной. Постепенно, бог знает как, всех подробностей наверняка не помнят самые добросовестные родители, из безмятежного, славного младенца возникла толстая, очкастая девочка, а затем девушка — сильно упитанная, неловкая и застенчивая: здоровалась она невнятно и при этом сильно краснела.

Маша играла на скрипке. Несмотря на избыточный вес и общую неказистость, у нее в самой ранней юности возник кавалер. Оказавшись в подходящий момент возле окна, он нередко наблюдал, как они идут — погруженные в свой, на двоих, мир, огражденные от остальной, малоинтересной реальности стеной тополей и американских кленов. Небольшая, кругленькая Маша и ее кавалер, длинный, сутулый и нескладный. Машину скрипку он нес благоговейно, напряженно и чуть на отлете, как неразорвавшуюся гранату.

Парень стал потом довольно успешным ученым, отмеченным признанием и благосклонностью сильных мира. Он узнал об этом от кого-то из знакомых и с сожалением подумал, что Маше не повезло. Но кто определенно знает насчет повезло?

В общем, дело шло к свадьбе. Но у судьбы полно причуд. И сюрпризов. Возник курсант: в красивой форме, простодушный и настырный. Машины родители так удивились, что не смогли оказать сопротивления. Произошла скоропостижная бестолковая свадьба, Маша бросила консерваторию и вместе с мужем отбыла в расположение.

Молодой муж погиб нелепо через несколько месяцев после свадьбы. Трое молодых офицеров, крепко выпив, поехали кататься. Просто так или, может, по службе. А горные дороги опасны. Как, впрочем, и все прочие дороги. Никто уже не узнает, о чем думали молодые защитники Отечества все двести тридцать метров, отделявшие дорогу от дна ущелья. Так и не успев ни от чего защитить Отечество.

Маша вернулась домой беременная. Вскоре родился Сашка. Софья Давыдовна опять гуляла с колясочкой. И младенец в коляске был, как положено, пухлый и улыбчивый. Вроде не в отца пошел — скромный, аккуратный, на сплошные пятерки учился. К математике способности обнаружились. Маша с родителями нарадоваться не могли. В университет мальчик собирался. Но в десятом классе заблажил — военное училище. И точка. Дурные гены ударили в голову.

Поступил, конечно. Окончил блестяще. И отправился в Афган.

Опять проехала машина. По потолку проползла светящаяся дорожка. Взвыла печально собака — ей, видно, тоже не давали спасть мысли о неудавшейся собачьей жизни.

Самым приятным эпизодом в его жизни была Лида. Счастьем он это не назвал бы. Счастье у него было только в раннем детстве — с дачей, машиной, молодыми родителями и мечтами. А вся остальная, непомерно длинная жизнь протекла довольно уныло. И, что самое печальное, найти в ней хоть какой-то смысл он так и не сумел. Раньше была работа. Не то что бы он ее любил. Но она занимала и приносила некоторое удовлетворение. Особенно в день зарплаты. А теперь работы нет. Давно уже нет. Есть пустота. Да что там пустота, полный вакуум.

Лиду он встретил на вечеринке у знакомых. Не очень близких. И попал он туда случайно. Увидел Лиду и сразу прилип. Ее взгляд завораживал, втягивал. Нет, он не влюбился. Но и оторваться не мог. Пошел провожать и остался. Ему тогда, видно, хотелось о ком-то заботиться. Лида для этого годилась как нельзя лучше.

Лида была больна — рак в финальной стадии. Сделать уже ничего нельзя было. Оставалось только ждать. Они и ждали. Вместе. Как ни странно — довольно неплохо, даже весело. Любовью и не пахло. Лида была ему благодарна. А он был рад, что может ей помочь. Чувствовал себя востребованным. И оттого жизнь казалась полной и осмысленной. Никаких дурацких вопросов он тогда себе не задавал.

После смерти Лиды он вернулся домой. И пошли бабы. Вначале была Света. Потом, кажется, Валя. И другие. Мама переживала, но не упрекала. Ничего не говорила. Жалела его. Думала что он тоскует по Лиде. А он тосковал по себе.

Теперь он совсем не понимал, зачем нужны были эти разнообразные и бестолковые отношения. Тогда тоже понимал не очень, но думал — нужны.

А потом вдруг заболела мама. Прежде он о ней особенно не думал. Мама была всегда. И должна была быть всегда. Мамы не стало. Мир рухнул.

И на развалинах возникла Тамара Петровна. Ослабленного невзгодами и потерями человека очень легко поймать. Он и попался.

Тамара Петровна работала директором продуктового магазина. У нее было две взрослых дочери и хорошая квартира. А мужа не было. Потому он, наверное, ей и понадобился. Иначе это объяснить вообще невозможно.

Она оставила квартиру дочкам и поселилась у него. Он тогда чувствовал себя таким потерянным, что и не попытался возразить. Или пожизненно был слабаком? Тамара Петровна, а именно так он ее называл даже в мыслях, вызывала у него дикую, иррациональную жуть. Она мгновенно и непреклонно взяла его жизнь в свои пухлые, но твердые, сплошь покрытые золотыми кольцами руки. Нет, ничего плохого она с ним не делала. Но было тошно и муторно. Словно выпил много дешевого портвейна, закусил какой-то дрянью, подвел друга и поругался с начальником, при этом еще и не выспался. Поначалу он был в ступоре и плохо понимал, что происходит. Хотя и чувствовал — что-то не то. А когда очнулся — было поздно. Подруга прочно обосновалась в его реальности и апартаментах. Он завяз, как мелкое безмозглое насекомое в паутине. Никаких шансов.

Месяцев через несколько он начал всерьез подумывать, как физически уничтожить Тамару Петровну. Рассматривал разные варианты: от ядов замедленного действия до топорика для разделывания мяса. И смаковал подробности. Это приносило некоторое облегчение. В общем, совсем спятил.

А жизнь между тем шла. День за днем, месяц за месяцем. Он не достал яда и топорик использовал только по прямому назначению под умелым руководством Тамары Петровны.

Как-то они отправились на вечеринку к знакомым Тамары Петровны. Застолье вышло на удивление приятным — тихим и благостным. Не было обычного для Тамариного круга шума, колготни, нетрезвых эмоциональных излишеств. Он хорошо выпил и закусил. Привычные тоска и раздражение ушли. Накатила вдруг легкость и даже что-то вроде бесшабашности. Как есть — пусть так и есть. Все совсем неплохо в его жизни.

Домой они возвращались пешком. Идти всего было два квартала. Ночной воздух бодрил и освежал. Тамара Петровна вдохновенно обсуждала гостей и ужин. Он почти не слушал, погрузившись в свой покой и удовлетворенность.

Когда вошли в квартиру, Тамара Петровна принялась снимать сапоги, прислонилась к стене, вдруг захрипела и стала оседать на пол. Он смотрел завороженно, не в силах сдвинуться с места.

Скорая приехала быстро, но поздно. Тамара Петровна умерла по дороге в больницу.

Он не мог поверить в свободу. Сидел в пустой квартире, оглушенный пустотой. И тишиной. Он забыл, как этим можно распорядиться.

На прошлой неделе Маша вдруг пришла к нему. Они конечно, раскланивались вежливо при встрече. И разговаривали немного о пустяках. И заходили тоже по пустякам — соль, спички, свечки. Но в этот раз Маша появилась иначе.

— Пойдем ко мне. У Сашеньки сегодня юбилей.

После смерти сына Маша сильно изменилась. Толстушка стала изящной, а затем и вовсе почти прозрачной. И с годами делалась всё бестелесней, словно решила постепенно раствориться в пространстве. Неплохая альтернатива смерти.

У Маши был накрыт стол. Коньяк, утка, пирожки. Софья Давыдовна изумительно пекла. Маше удалось кое-что перенять.

Почему он, дурак, не женился на Маше? Ну да, раньше она была слишком молода для него. Но потом в самый раз. Ума не хватило. Или судьба? Которая злодейка и с ней не сладить.

Они посидели. Выпили. Маша наполнила его тарелку разными вкусностями. Он молча ел, наслаждаясь. После супчиков быстрого приготовления Машина стряпня казалась изумительной. Впрочем, такой она вероятно и была.

— За Сашу?

На стене висела Сашина фотография. Он и раньше ее видел, но особенно не вглядывался. Он Сашу и так неплохо помнил. Юное, почти детское лицо. Открытое настоящему и будущему. Кто же его знает, это будущее?

Он тоже не знает. И слава Богу, что не знает. Он прожил жизнь глупо и бездарно. Но зачем-то это было нужно. Наверняка. Скоро он это узнает. Ждать недолго. Там, на краю, откроется и цель, и смысл.

Но это будет потом. А утром он пойдет к Свиридоновым в 31-ю квартиру и возьмет котенка. Пестрого, с кривым ушком. Его больше всех жалко. И предложит Маше руку и сердце. Или просто пожить вместе. Она наверняка согласится.

1«   ‹2›   »3

На страницу автора

-----)***(-----

Авторы: А(A) Б(B) В(V) Г(G) Д(D) Е(E) Ж(J) З(Z) И, Й(I) К(K) Л(L) М(M) Н(N) О(O) П(P) Р(R) С(S) Т(T) У(Y) Ф(F) Х(X) Ц(C) Ч(H) Ш, Щ(W) Э(Q) Ю, Я(U)