1«   ‹2›   ‹3›   ‹4›   »16

Третья рота  › Мелочи жизни

Фарбштейн Вадим

Третья рота (КМБ (курс молодого бойца))

— Рота!… — худенький остроносый сержантик пригнулся и посмотрел между ярусами коек.— Эй, ты, дятел, команда «Рота» была!

Нет, «дятел» — это не я. Тут их и без меня достаточно. У меня, вон, в школе по «военке» пятерка была. А тут есть ребята, которые, кажется не в состоянии освоить передвижение «в ногу» и другие нюансы, требуемые здешним этикетом. Вот их-то и называют «дятлами» и «тормозами». А, может, они-то как раз нормальные…

— Строиться, рота!

Застучали сапоги, замелькали краповые погоны с буквами «ВВ», и центральный коридор казармы, почему-то именуемый «бетонкой», заполнился ушастыми, стриженными «под ноль» неуклюжими снеговиками цвета хаки.

Новенькое хлопчатобумажное обмундирование, хрустящее и непослушное, упрямо торчащее во все стороны, действительно делает нас похожими на соломенных пугал или снеговиков.

— Нале-…во! В Ленинскую комнату шагом марш!

Политзанятия проводит лейтенант Акинин, пухленький парнишка год назад закончивший училище. Как выяснилось, он учился с Женькой Черепановым, моим приятелем, который бросил училище после третьего курса, отслужил полгода и уже вернулся домой в Тагил.

— Наша страна многонациональна, в ней много видов полезных ископаемых,— начал Аникин. Звучало это так, будто второе утверждение аргументирует первое. Я не могу скрыть улыбку и толкаю Саню локтем. Он понимающе кивает. Остальные попросту не слушают. Четверть роты — ребята из средней Азии. Многие из них не в ладах с русским языком.

За последними партами сержанты возятся с Тетрадями индивидуально-воспитательной работы. Сначала мне это показалось забавным — в день приезда на КМБ я трижды отвечал на анкетные вопросы. Свои тетради ИВР заполняли по очереди командир роты, командир взвода и командир отделения. На следующий день меня вызвали в отдельный кабинет. Там меня встретил добродушно улыбающийся капитан с юркими глазами и ярко выраженным двойным подбородком.

— Давайте знакомиться,— предложил он.

И я в четвертый раз выложил свои анкетные данные. Он слишком подробно расспрашивал о родственниках, работе и учебе. Я вежливо перебил его и посетовал, что предложив мне познакомиться, он ни словом не обмолвился о себе. Его брови поползли вверх и остановились, не справившись с тяжестью головного убора. Несколько неуверенно он ответил:

— Капитан Мордвинов, Комитет госбезопасности. Курирую данную войсковую часть.

Потом я узнал, что в полку его называют «капитан Немо».

Толчком в бок Саша возвращает меня к действительности, которая заключается в том, что я сижу на политзанятиях. Несчастный лейтенантик всё ещё говорит. Прислушиваюсь. Ну! кажется он сболтнул лишнего:

— …а за четыре года военного училища я довел подтягивание на перекладине до 20 раз!

Видно, отсутствие должного эффекта подстрекнуло его добавить:

— Причем на поясе у меня висела пудовая гиря! – Он, наверно, сам испугался своих слов, а то, может, вспомнил бы ещё, что между ног сжимал ящик с гранатами, а руки были связаны. И кляп во рту! Я «собаку съел» на подтягивании, поэтому в душе сильно посмеялся. Забегая вперёд, скажу, что полгода спустя посмеялся ещё сильнее, узнав историю рекордов лейтенанта Аникина.

Летом 1984 года, за два с лишним года до описываемых событий, Женя Черепанов, курсант Высшего военного училища МВД прибыл на родину в очередной отпуск. Нанося визиты вежливости приятелям, Женя не забыл и меня. Он зашёл ко мне на тренировку, и то, что там увидел, рассказал своим сокурсникам, вернувшись в училище. Так что товарищ Аникин рассказывал мне обо мне, совсем не догадываясь насколько тесен мир.

***

Мир действительно очень тесен, и в этом мне ещё предстояло убедиться. А пока день ото дня я убеждался в том, что он глуп. Во всяком случае тот мирок, огороженный высоким забором, в который я сейчас попал.

***

Учебная рота помещалась в одноэтажной деревянной казарме на территории одного из периферийных батальонов, входящих в состав полка. Обязанности начальника учебного пункта исполнял подполковник Петренко, заместитель командира полка по общим вопросам. Он частенько цеплялся ко мне, беззлобно, но придирчиво.

— Художник! Выше ногу поднимай! — орал он, когда мой взвод проходил мимо, торжественным маршем шествуя на занятия.— У тебя же верхнее образование, а ты элементарных вещей не понимаешь! — сетовал он, объясняя мне как должен выглядеть пост дневального, эскиз которого я должен был нарисовать.

Замполит роты Сергей Геннадьевич Кучумов объясним мне, почему Петренко относится ко мне с предубеждением. Дело в том, что Пал Палыч Петренко окончил среднее военное училище (я раньше вообще не знал, что такие есть), о чем красноречиво говорил знак с буквами «ВУ». В войсках офицеров с такими значками называют «Вечными Узниками», так как отсутствие высшего образования затрудняет продвижение по службе. И большинство их пожизненно командуют взводами. Тот факт, что Пал Палыч дошел до подполковничьей должности, говорит о наличии весьма деловых качеств, если не большего. Но, видимо, многолетняя борьба с высоковоеннообразованными конкурентами негативно настроила его на высшее образование вообще.

***

Вместе с нами на КМБ проходили практику сержанты — выпускники учебного полка. Трое из них до учебки прослужили по полгода в линейной роте рядовыми. Сейчас, после нашего КМБ, они вернутся в свои роты командирами отделений. Остальные сержанты будут раскиданы по всем ротам вместе с нами.

Моим «комодом» оказался Андрей Багаев, мой земляк — тагильчанин. Мы с ним даже как-то встречались на «гражданке». Саша попал в отделение к Сергею Ермизину, здоровенному парню из Кривого Рога. На почве спорта у нас с ним сразу сложились товарищеские отношения. Он с интересом расспрашивал нас с Сашей, как правильно выполняется то или иное упражнение, как лучше добиться тех или иных результатов. В роте имелась маленькая штангочка и пара гантель, поэтому до ужина мы успевали с полчаса позаниматься. Сергей Ермизин подбивал нас попроситься в учебный полк. Рассказывал про отделение «спецназ», где готовят сержантов для «спецназовских» подразделений дивизии. Сам он попросился на дальнейшую службу в «спецназ» в первый батальон.

Конечно, у нас с Сашей были свои расчеты и надежды. Ведь это был Свердловск, город, в который мы ездили на соревнования уже без малого десять лет. Саша регулярно боролся за сборную области. Еще одно обстоятельство, вселявшее в нас надежду: в Свердловск пригласили работать Сергея Новаковского, классного тренера из Нижнего Тагила. Нужно как-нибудь дать знать ему о нашем местонахождении, и он бы позаботился о нашей дальнейшей судьбе. А хотели мы не так уж и много — служить в спортроте, чтобы срок нашего «приговора» не прошел даром. Согласитесь, что шагание строевым от столовой до туалета, и от забора, и до обеда — не самое рациональное использование времени.

***

«Воин должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». Этот пункт устава мы слышали множество раз. Вышеупомянутые тяготы заключались в том, что совершенно потные после тактической подготовки и ежедневных зарядок мы имели возможность помыться только один раз в неделю. В том, что не смотря на уральский мороз, мы ходили в хэбэшках и с поднятыми «клапанами» шапок. В том, что в деревянный туалет рота ходила строем после приема пищи и на отправление естественных нужд всей роте давалось не более пяти минут. Вообще, свободного времени хватало только на то, чтобы пришить новый подворотничок, да раз в неделю написать письмо домой.

Для меня тяготы службы выражались ещё и в том, что не имея возможности проводить свои обычные тренировки, я начал ощущать неприятные симптомы в своей надломленной спине. Вскоре у меня начался приступ хорошо знакомой «зубной боли» в пояснице. По опыту я знал, что это к перепаду давления. Я не преминул сходить в лазарет, пожаловаться на здоровье.

Принимал меня сам начальник медслужбы полка майор Глазунов. Он слушал меня с пренебрежительно-снисходительным видом, перебивая на полуслове издевательскими восклицаниями. Потом поучительно сообщил:

— Ни остеохондроз, ни радикулит никакой реакции на погоду не дают! У меня довольно большой стаж работы, но я с этим ни разу не сталкивался. Так что иди в роту. Нужно стойко переносить тяготы и лишения воинской службы!

В другое время я бы, возможно, это стерпел, но в состоянии обострения трудно держать себя в руках. Я спросил его, кто он есть? Стоматолог? Педиатр? Ах, терапевт! А я желаю разговаривать с невропатологом, так как мой опыт болезни не вяжется с его опытом работы.

Следующее утро принесло мне облегчение. Выпавший снег не только прекратил мою боль, но и подтвердил правильность показаний моего «барометра» вредному начмеду. Вследствие чего я был направлен к невропатологу в поликлинику УВД.

Тетя врач сказала:

— Вам бы конечно нужно грязи, массаж, ванны. Но в армейских условиях это невозможно. Пока корешкового синдрома нет, а когда будет — начнём Вас лечить.

Это означало, что помощь я получу только когда меня совсем скрутит. А впереди ещё полтора года и совсем неизвестно, чем это время придется заниматься.

***

Когда рота подходит к столовой, раздается команда: «Справа в колонну по одному в столовую шагом марш!» И пока правые колонны заходят в помещение, все остальные шагают на месте. Таков порядок. Смешно?

Мы заходим в столовую. Навстречу нам выходят солдаты, здешние, из батальона. Один из них бросается к Андрею Багаеву, моему сержанту, и скороговоркой выдает:

— Берзю в госпиталь увезли, в психушку! Он Пыхтея, кореша своего, по этапу вёз!

Страшно. «Я солдат, я выполнял приказ!»

Верность присяге? Страх перед трибуналом?

***

Приезжал начальник клуба, молодой парень, старлей. Узнал, что я художник, спросил где я учился. Сказал, что будет иметь меня в виду.

***

Кроме сержантов на КМБ был ещё один персонаж срочной службы. Гриша Гордон, писарь, состоявший при штабе учебного пункта. Он служил в первом батальоне, в той самой третьей роте во взводе «спецназначения», а сюда был откомандирован на время нашей учебы. Гриша всё время ходил с заспанным лицом и, казалось, мог уснуть в любую минуту едва присядет. Правда в находчивости ему было не отказать.

Как-то подполковник Петренко самолично вышел поискать писаря, за которым обычно посылал ближайшего из солдат. Заглянув в Ленинскую комнату, он увидел спящего Гришу. Бедняга спал, навалившись на стол положив лицо себе в ладони.

— Гордон! — прогремел негодующий начальник. Вместо того, чтобы вскочить и вытянуться по стойке «смирно», как это требует Устав, и как сделал бы любой спавший, застигнутый врасплох, Гриша медленно поднимает голову и, сидя, шепотом говорит:

— Глаза болят, товарищ подполковник.— Выглядит довольно убедительно.

Узнав во мне собрата по крови, Гриша мгновенно проникся ко мне уважением. Он разбудил меня в полночь и предложил попить чаю. Это был знак особого внимания. У наших сержантов считалось особым кайфом ночью, после отбоя пить чай с конфетами. Для меня особым удовольствием было спать всю ночь, чтобы мне никто не мешал.

***

Дело двигалось к присяге. На политзанятиях ее заставляли учить наизусть. Периодически спрашивали, правда в основном у представителей Союзных республик и национальных меньшинств. Один парнишка долго запинался, а потом сказал:

— Я по-русски не могу сказат, товарищ сержант!

— Ну, говори по-узбекски. По-узбекски-то знаешь?

— Знаю.

— Рассказывай!

Он понурил голову и замолчал. Долго сопел, потом сознался: «Не знаю». Честный! Получил наряд вне очереди.

***

После присяги нас начнут делить. Будут спрашивать пожелания. Но будут ли учитывать?

Гриша рассказал про взвод «спецназ»: командир — молодой лейтёха, каратист, гоняет их; во взвод берут в основном спортсменов-разрядников. Один боксер — КМС, два дзюдоиста, тоже КМС, два стрелка, но они во взводе только числятся, а сами тренируются в «Динамо».

Дзюдоисты тоже ходили туда на тренировки, но ротный, капитан Журавлевич, написал какую-то докладную, и им запретили. Вообще офицеры в роте нормальные, только вот ротный… Взвод ходит во внутренние наряды и первый караул, в конвой не ездит.

Возможно, именно последнее обстоятельство заставило нас с Сашей попроситься в этот самый пресловутый взвод. Саню, правда, уговаривали пойти в сержантскую учебку, но он отказался, сославшись на надсаженные голосовые связки.

***

После присяги и распределения, нам осталось пробыть на КМБ несколько дней. Нас доукомплектовывали обмундированием. Мы скоропалительно пришивали новенькие погоны к полушерстяным гимнастеркам, шинелям и парадным кителям. То тут, то там слышались ойкающие маты — доказательство того, что плохому портному всегда пальцы мешают.

Утром, накануне дня отъезда, старшина учебной роты прапорщик Козак заявил, что ночью из бытовки пропали два утюга и потребовал, чтобы сержанты собрали со своих подчиненных деньги в компенсацию утери. Надо заметить, что пост дневального находился напротив выхода из роты, и вынести утюги незамечено невозможно. Видно на пузырь старшине не хватало.

На следующий день, ближе к вечеру, за нами приехал автобус. Невысокого роста мужчина, лет сорока на вид, командовал нашими сборами, самолично проверяя наше имущество. Его приятное мужественное лицо очень напоминало одного моего хорошего приятеля, что еще больше располагало в его сторону. Это был старший прапорщик Горобец, старшина третьей роты, куда нам предстояло попасть.

Мы, с огромными вещмешками влезли в автобус. Ну, наконец-то! Последние дни на КМБ мы только и мечтали попасть в роту. И вот мы едем. Полтора месяца назад мы так же сильно хотели уехать из Егоршино. Хоть куда-нибудь! Ожидание казалось невыносимым. А попав на учебный пункт чертыхнулись. Куда спешили, зачем? Сидели бы себе, топили баньку, кололи дрова. Так и сейчас. Ехать! А может зря торопимся? Формула «раньше сядешь — раньше выйдешь» здесь не функционирует.

1«   ‹2›   ‹3›   ‹4›   »16

Третья рота  › Мелочи жизни

На страницу автора

-----)***(-----

Авторы: А(A) Б(B) В(V) Г(G) Д(D) Е(E) Ж(J) З(Z) И, Й(I) К(K) Л(L) М(M) Н(N) О(O) П(P) Р(R) С(S) Т(T) У(Y) Ф(F) Х(X) Ц(C) Ч(H) Ш, Щ(W) Э(Q) Ю, Я(U)