1«   ‹3›   ‹4›   ‹5›   »16

Третья рота  › Мелочи жизни

Фарбштейн Вадим

Третья рота (Рота)

Глубоко уверен, что лицо, как табло, отражает внутренний мир человека. Конечно не черты лица, а его выражение, взгляд, мимика. Если вы достаточно разбираетесь в людях, то более-менее правильно сможете определить хотя бы знак — плюс или минус конкретного субъекта. В моем предшествующем, пусть и небольшом жизненном опыте, это лицечтение меня никогда не подводило.

Капитан Журавлевич не понравился мне с первого взгляда. У него был высокий выпуклый лоб, из-под которого голубовато-серые глазки с маленькими черными зрачками, неприязненно сверлили нас в то время, как тонкие фигурные губы улыбались улыбкой глупой бабы, слушающей очень пошлый анекдот. Небольшой нос его в профиль напоминал утиный, но слишком сужался к кончику. Выпуклый подбородок с глубокой ямочкой заметно не доходил до уровня плоскости лба. Вообще лицо его было довольно потасканное, хотя самому капитану недавно исполнилось двадцать девять. Говорил он с едва заметным акцентом, скорее даже с легким коверканьем слов, выдающим в нем уроженца Белоруссии. Суть его речи сводилась к тому, что хороший солдат должен постоянно держать командира в курсе всего, что происходит в роте. Всех приехавших тут же распределили по взводам. Командиры всех рангов опять бросились заполнять журналы ИВР.

***

Относительно старшины роты Горобца я тоже почти не ошибся. Старший прапорщик оказался веселым, добродушным озорником, который был в отличных отношениях с любым «ушаном» (так называются солдаты последнего призыва) и с командиром полка. Единственная моя ошибка касалась возраста старшины и быстро всплыла наружу.

Мы сидели вечером в Ленинской комнате, изучая Устав. Старшина вместе с ротным художником Витей Энгелем пилили какие-то бруски. Владимир Антонович приподнял густющие брови и поинтересовался:

— Фарбштейн, а сколько тебе лет?

— Двадцать три,— ответил я.

— А я тебя всё равно старше! — почему-то заметил он.

Это было настолько очевидно, что «А Вам?» я спросил только из вежливости.

— В апреле двадцать восемь будет,— ответил старшина. Я чуть не свалился под стол. Предупреждать надо! Вдруг я слабонервный?

***

Очень скоро я узнал, чего ждать от ближайшего будущего. Прибывшим с КМБ давалось десять дней на доподготовку, после чего они резко вводились в «курс дела» и начинали ходить на службу. Художник Витя Энгель сказал, что давно мечтает уехать в караул, отдохнуть от ротного. Зря я сознался, что художник. Быть художником в третье роте хуже некуда — ни выспаться, ни отдохнуть. Ротный, чтобы не засветить своего художника, отправляет его на службу, как только он остается без работы. Ни дня передышки. Да и в первый взвод зря попросился: это только звучит красиво — «взвод спецназ», а на самом деле там еще хуже, чем в других взводах. Там полроты перебывало. Через полгода-год все оттуда бегут разными путями. Короче, пока не поздно беги из третьей роты без оглядки.

***

Взвод встретил нас радостно. Как я понял потом, новобранцев всегда ждут с нетерпением, так как происходит своеобразная «смена караула». Предыдущий призыв с облегчением сбрасывает свой груз на последователей. В первом взводе весенники, прослужившие полгода, составляли большинство. В наличии был еще один «черпак» (двое других, как мне было известно, тренировались в спортроте «Динамо»), и три «дедушки», один из которых был заместителем командира взвода, попросту «замком».

«Замок» Хамраев был единственным сержантом во взводе, остальные уволились накануне нашего приезда. В роте он славился своей непроходимой дубовостью. Говорили, что до армии он «командовал» овцами, и став сержантом, нисколько не изменил отношения к подчиненным.

Маленький бакинец Паша Алиев сказал, возмущенно качая головой:

— Хамрай дубовий! Козел! Стану сержантом, всех таджиков буду чухат!

Алиев и еще двое из взвода, через месяц уезжали в сержантскую учебку. Но, как видно, причины, побудившие их к этому, не отличались благородством.

***

С нашим приездом во взводе появился еще один сержант — Сергей Ермизин, который был зачислен командиром первого отделения. Во втором отделении, куда попал я, и в третьем, куда угодил Саша, командиров не было. Зато были «деды». Но это были не те «деды» которые описываются в «Ста днях до приказа». Вообще в третьей роте дедовщины не было. Все их «дедство» заключалось в том, что они попросту не делали ничего того, что имели возможность не делать. Чаще всего они пропадали в спортзале, где один из них, Вася Якубенко, заведовал каптеркой. К нам они не имели никаких претензий. Вася очень ясно выразил эту мысль, обращаясь к одному из весенников:

— Ты, Холматов, сам молодых уму-разуму учи. Мне что ли это надо? Не я же за них работать буду. Что они не сделают, тебе доделывать!

Холматов, маленький, крепенький дзюдоист из Донецка, старался на совесть. Его нудный голос опережал любое действие ушанов:

— Ты чё делаешь? Тебя чё, не учили ничему? Это вот так надо!

Звучало это не то надменно, не то обиженно, поэтому одновременно и злило, и смешило.

Второй дед, Юра Петрусёв, был флегматично спокоен. В его спокойствии было что-то философское, типа «дембель неизбежен, как кризис империализма». На наше появление он отреагировал так:

— Молодые пришли… Значит скоро будем «в ружье» бегать.

***

Как я уже заметил, дедовщины в третьей роте не было. Возможно это объяснялось непосредственной близостью начальства: в том же здании, где располагался первый батальон, находились еще три штаба. Штаб батальона, штаб полка и штаб дивизии. Подполковников было почти столько же, сколько лейтенантов. Любая крепкая провинность могла привести к отправке на «объекты» на Север, где зимой морозы –50, а летом — комары «величиной с кулак».

В третьей роте господствовала «уставщина» — превратное понимание Устава, сводившееся только к тому, что командир всегда прав. А, поскольку офицеров мы видели меньшую часть дня (в свободное от занятий и учений время они просиживали в канцелярии роты), то главными командирами становились сержанты. Командир роты стоял за них горой. Сержанты не работали: чем бы ни занималась рота, они выполняли роль надсмотрщиков.

Кроме капитана Журавлевича в роте служили еще пять офицеров. Замполит роты, старший лейтенант Кожевников, походил на сильно ссутулившегося Буратино, страдающего желудочными болями. Командир первого взвода, лейтенант Давиденко, мой одногодка, крепкий высокий парень, с длинной тонковатой шеей и скуластым лицом. Командир второго взвода, тоже мой сверстник, лейтенант Закиров, прозванный почему-то Зульфией. Гриша Гордон рассказал нам, как осенью дембеля издевались над бедным Зульфией, который только-только попал в роту после училища. Видимо в училище ему внушили, что с первых дней надо произвести на подчиненных впечатление очень крутого мужика. Поэтому он, когда строил взвод, откидывал голову назад и чуть задирал верхнюю губу. Наверное, все «крутые мужики» в их училище так делали. Но, только он начинал отрабатывать командный голос, из заднего ряда доносилось:

— Лейтенант Закиров.— педераст!

— Кто сказал? — взрывался Зульфия.

— Да все говорят! — отвечали ему.

Третьим взводом командовал Вася Сергеев, старлей, «Вечный Узник», служивший в этой роте уже семнадцать лет. Это был не то хомяк, не то безухий кролик, вечно смеющийся, терпеливо коротающий время до «малой» пенсии. Командир четвертого взвода старший лейтенант Богов, тоже «Вечный Узник», высокий жилистый, был похож на горного орла или грифа. Он заметно отличался от всех остальных взводных. От Сергеева тем, что не выкидывал со скуки глупых шуток, а от Зульфии и Давиденко тем, что не рвался в генералы. Он просто изо дня в день делал свое привычное дело (чаще всего играл в нарды с замполитом).

***

С приходом молодого пополнения жизнь в роте получает как бы новый толчок и начинает клокотать с нарастающей силой. Перед отбоем, после вечерней поверки, отрабатывали систему «Зайчик». Сержант Хамраев заворожено глядел на часы и сильно растягивая слова говорил:

— Сорок-пят-секунд-времени… Отбой! — и тут же добавлял,— двадцат секунд прошло!

Кто-нибудь обязательно не укладывался. Раздавалась команда «Подъем!». Те же «двадцат секунд» пролетали мгновенно. После нескольких прыжков туда-сюда все старшие призывы начинали рычать на опоздавшего ушана (деды, разумеется в прыжках не участвовали).

— Может, хватит? — равнодушно спросил черпак Володя Молдованов.

Черноволосый длиннолицый Хамраев очень походил на высокого индейца. Он поднял брови, вытянул губы трубочкой и возмущенно спросил:

— Я-зам-ком-взвода-или-не-зам-ком-взвода?

Молдованов слегка кивнул, устало прикрыв глаза: «Да зам, зам!».

— Взвода, роняйсь! — скомандовал «замок». Это вовсе не означало команды падать. Нужно было только принять боевую стойку, повернуть голову направо и посмотреть на грудь четвертого товарища, считая от себя.

***

Мы прибыли в роту в канун Нового, 1987 года. Вслед за нами вернулись в роту стрелки — динамовцы. Их отправляли по подразделениям на крупные праздники, чтобы за неделю они очень соскучились по тренировкам и, по возвращении, с новой энергией налегли на рост показателей.

На командира роты было просто противно смотреть. Он так неистово цеплялся к «динамовцам», как будто хотел за эти дни вывалить на их головы все, чего они избежали за прошедшие несколько месяцев.

В новогоднюю ночь мы не прыгали «зайчиком», но в ближайшие дни возместили это сторицею.

Динамовцы полгода не виделись с одновзводчанами, поэтому они долго не спали, делясь друг с другом новостями и впечатлениями. Мы же, утомленные крутыми буднями, спали как убитые. Разбудил нас истошный крик командира:

— Первый взвод подъем!!! Строиться, взвод!

Запинаясь в полуодетых штанах, мы бросились к месту построения.

— Отставить! Отбой, первый взвод!… Взвод! Сорок пять секунд подъем! Строиться!… Смирно!

Тут уж я окончательно проснулся и обратил внимание, как Журавлевич пучит глаза и прикусывает губы.

— Всем снять левый сапог! Где ваша портянка, товарищ рядовой? Отбой взвод!

Причиной высочайшего гнева был шепот, услышанный капитаном после отбоя. Через полчаса он все же отпустил нас спать. Но после такой зарядки уснуть было нелегко. Мне всю ночь «журавлевичи» мерещились.

***

В первые дни января меня вызвали в штаб дивизии и спросили, не хочу ли я уехать на Север, чтобы потом быть прикомандированным обратно для оформления спортзала. Север мне не улыбался. Я сказал, что не хочу, рассудив, что лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Внезапно был объявлен аврал: восьмого января в Свердловск приезжал новый Начальник внутренних войск генерал-лейтенант Шаталин. Двое суток не покладая рук все готовились к встрече — казарма была выдраена и выкрашена ужасно вонючей эмалью, такой, что дышать было наказанием. Целую ночь мы с Витей Энгелем писали чьи-то там обязанности. Щедрый командир разрешил нам даже поспать с семи до десяти утра.

Поскольку третья рота по всем показателям считалась лучшей в полку, Начальника войск, конечно, привели к нам. Нас посадили смотреть телевизор, который в другое время, если Журавлевич был в роте, считался табу. Генерал-лейтенант Шаталин пробыл в роте всего минуту — поздоровался, сказал, что у нас красиво и отбыл. Я предполагаю, что его выгнал удушливый запах краски, раздиравший носоглотку.

1«   ‹3›   ‹4›   ‹5›   »16

Третья рота  › Мелочи жизни

На страницу автора

-----)***(-----

Авторы: А(A) Б(B) В(V) Г(G) Д(D) Е(E) Ж(J) З(Z) И, Й(I) К(K) Л(L) М(M) Н(N) О(O) П(P) Р(R) С(S) Т(T) У(Y) Ф(F) Х(X) Ц(C) Ч(H) Ш, Щ(W) Э(Q) Ю, Я(U)