1«   ‹11›   ‹12›   ‹13›   »16

Третья рота  › Мелочи жизни

Фарбштейн Вадим

Третья рота (Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона)

После этого не укрытого ЧП ротный словно взбесился. Он цеплялся ко всем и по любому поводу.

— Рота! Слушай вечернюю поверку!… Отставить, рота! Энгель, подтяните ремень. Рота — равняйсь — смирно. Рядовому Энгель за нарушение формы одежды объявляю трое суток ареста!…

Видимо он рассчитывал, что если наказывать за каждый шаг, то все будут бояться «шагу ступить». Казалось, дальше уже некуда: телевизор — табу, гитара — табу, фотоаппарат — табу. Пленку, отснятую в Киргизии, он изъял и уничтожил. Но Журавлевич нашел куда «дальше». То ли для того, чтобы окончательно задушить личный состав, то ли чтоб восстановить свое «доброе» имя в глазах начальства, он ввел по воскресеньям строевые тренажи.

— Ваш Журавлевич сидит на бомбе замедленного действия,— сказал мне как-то замполит второй роты Юрий Филоненко.

Было воскресенье. Вторая рота возвращалась с футбола из Зеленой Рощи. Третья рота, отгорланив по четыре раза две песни, возвращалась со строевой.

— Удивляюсь, как у вас еще никто не сбежал и не повесился. Он вам совсем жизни не дает!

Все люди как люди, только третья рота в выходные строевой занимается! — вступает в разговор каптер второй роты Базаркулов.

— А ты не смейся! — сдвигает брови Филоненко.— Ты радоваться должен, что у меня служишь, а не у него.

Видимо, «третьи роты» существуют для того, чтобы остальные радовались. Мол, нет худа без еще хуже.

***

В кино такое часто бывает: человек попал в тупик, деваться ему некуда, он в отчаянии. И вдруг… в самый последний миг он чудом спасается из гиблой ситуации. Так случилось и со мной. Когда я уже представлял, как сомкнется моя ослабевшая за эти восемь месяцев рука на хрупкой шее Николая Николаевича, произошел тот самый «ВДРУГ».

Еще в мае я познакомился с клубным художником Олегом Копытцевым. Второй художник только-только уволился, и на Копытцева свалилась двойная нагрузка. Узнав во мне коллегу и земляка — тагильчанина, Олег обратился к своему начальству, старшему лейтенанту Самохвалу, что, мол, ему необходим помощник.

Самохвал решил этот вопрос, как только вышел из отпуска — в конце июля. По устному распоряжению замполита полка меня направили в клуб. Через месяц в нашей части буде проходить партактив Войск. К этому времени нужно оформить периметр плаца.

Закипела работа и время полетело стремглав.

***

В начале лета в часть приехал новый начфиз. Соловьев уволился по состоянию здоровья и его место занял Сидоров.

Старший лейтенант Геннадий Сидоров закончил Военный Физкультурный институт. Ему двадцать восемь лет. По должности и выслуге мог бы быть уже капитаном. Да «бы» мешает — значит «залётчик». Преподавал в Саратовском училище МВД, потом служил на Севере командиром взвода — видимо по тем же причинам.

Он быстро сдружился с молодыми офицерами штаба Самохвалом и Кислым, а с Давиденко он был знаком еще с Саратовского училища. Эта группка частенько кучковалась в спортзале, где у начфиза был свой кабинет. Их тянули туда не только спортивные увлечения, но и возможность говорить то, что думаешь не озираясь по сторонам.

Но проблема отцов и детей извечна. Подполковник Петренко проявил «отеческую заботу» о подчиненных и послал начальника боевой подготовки Гаренкова на разведку. Мол, как бы чего не вышло. Но вышло. Много шума из ничего. То ли молодежь сильно резвилась, или может быть почувствовала за собой слежку — не знаю. Разыгралось бурное веселье, один погнался за другим так стремительно, что майор Гаренков не успел отпрянуть от двери — она сразила его наповал.

***

На работу в клуб я уходил после завтрака. Если был полковой или батальонный развод, то после развода. До завтрака я еще успевал вместе со взводом прибрать спортгородок. В учебную неделю меня отпускали на работу только после политзанятий. Считалось, что пропустить другие занятия не так губительно, как политические. Без них я, ясное дело, совсем пропаду в потоке вражеских идей.

Сегодня политзанятия проводит Вася Сергеев — крикливый командир третьего взвода.

— Эй, Деветьяров, вот ты татарин, ты знаешь какого-нибудь Героя Советского Союза твоей национальности?

— Мурат Хусаинов! — сразу отвечает Касым.

— А ты, как тебя, Бабыкин?

— Бавыкин, тащ старшетенант!

— А, Бавыкин — Хреныкин — какая разница. Знаешь героя своей национальности?

— Александр Матросов!

— Матросова все знают! Другого не знаешь?

— Покрышкин!

— Ладно, садись! А! Вот, ты еврей. Знаешь Героя Советского Союза — еврея?

— Моше Дайан, летчик, Герой Советского Союза, министр Обороны Израиля.

— Ни хрена себе! Правда? Ну, а поближе Героя — еврея не нашлось?

— Мармерштейн Олег Александрович!

— Ой, садись, садись! Ты мне так всех Героев к евреям сведешь!… Кужамкулов! Ты кто по национальности?

— Уйгур.

— Господи! Что еще и такие бывают?

Да, я, конечно, очень благодарен чуткости командования, что не оставили меня политически неподкованным!

— Островерх! — продолжает занятия Сергеев.— Иди, читай вот отсюда!

— Я не-не-не-м-могу, то-това-рищ ле-ле.. — от волнения Виталик заикается еще сильней.

— Не бойся, я помогу: вот это «бэ» — буква! Дальше давай! — Сергеев протягивает ему газету.

— Воин! гордись службой во внутренних войсках! Это уже я так, от себя.

***

— Товарищ капитан, разрешите идти в клуб?

— Пойдете, пойдете, товарищ… Фарбштейн! Только вместе с ротой! В строю! А, то ишь!… Работник, тоже нашелся! — Ах, да! Сегодня в клубе полковое собрание. Принятие социалистических обязательств. «Даешь ускорение! Отсидим пятилетку в три года!»

Перед собранием майор Савицкий ходит раздает самым прилежным солдатам бумажки с речами. Первым выступил Кузнецов с отчетом за истекший период. Потом Савицкий. Потом пошли ребята с бумажками. После каждого Савицкий спрашивает, есть ли еще желающие выступить. Он же помнит сколько бумажек раздал!

Все? Кончились бумажечники? А меня-то Юрий Аркадьевич не ждал. Удивился. Я восхожу на трибуну. За левым плечом стол с командованием полка, впереди полный зал солдат и офицеров. Я уже продумал свою речь, но волнуюсь и звуки буксуют на языке.

Маршал Жуков говорил, что несмотря на развитие техники, в любой войне будут побеждать физически сильные люди. Конечно, среди нас есть такие, кому физподготовка — наказание, но есть и те, кто хочет нормально заниматься, не теряя времени зря… В распорядке дня есть время на самоподготовку, есть личное время, но мы не можем его полезно использовать. Я хочу попросить командование оказать помощь в создании атлетического зала в полку.

Я покосился на Кузнецова. Кузнецов покосился на меня:

— Подойди после собрания.

Я подошел. Мы разговаривали в библиотеке клуба.

— Я только «за»,— говорил Кузнецов.— Я и сам раньше спортом занимался. Его указательный палец уцепил меня за пряжку и, как бы невзначай, проверил — не болтается ли ремень.

— Я когда в Москве спецротой командовал, мы все вами делали. У меня сейчас дел хватает, но ты заходи, если чего надо, говори. Был бы энтузиаст, а я доброму делу всегда помогу!

Командирская ладонь легла мне на плечо. И пальцы ловко пробежали вдоль погона — не вшиты ли неуставные вставки?

С этого дня закипела работа в спортзале. Комнатка, которую я облюбовал, была завалена всяким хламом: оборудование для развертывания, неиспользуемый спортинвентарь, доски, веревки и так далее. Начфиз Сидоров сказал, что это все некуда убрать, поэтому вряд ли получится эту комнату использовать. Но стоило обратиться к Борису Петровичу, всему сразу же нашлось место. В куче хлама мы даже обнаружили штангу в полном наборе, так и не распакованную за семь лет.

Непосредственно созданием атлетзала занимался первый взвод третьей роты под командованием старшего лейтенанта Давиденко. Я занимался оформлением плаца и в зал заходил только осуществлять контроль. Давиденко весь горел энтузиазмом. Может быть и сам мечтал об атлетическом зале, а может представлял, как доложит непосредственно Кузнецову:

— Ваше приказание выполнено!

И тот сразу сделает его своим заместителем вместо уходящего на пенсию Петренко!

***

«Добро пожаловать молодое пополнение!» — висит над входом в казарму лицемерный транспарант. И они пожаловали, куда же им деваться. Вместе с ними вернулись в роту и свежие сержанты. Первым делом укомплектовали сержантский состав первого взвода: замкомвзвода — сержант Чурин, командир первого отделения — Евсеев, второго — Алиев, третьего – Мутелика.

Холматов, с переводом Ермизина лишенный дружеского общения, не отходил от Паши Алиева.

***

Время летело, а работы в клубе было еще непочатый край. Кроме нас с Копытцевым, этим делом занимался прикомандированный из одиннадцатой роты Миша Гаврюшев. Он свердловчанин. Сначала они с Копытцевым вместе служили в первом батальоне, работали на замполита батальона майора Алиева. Их работу отметили. Олега Копытцева перевели в клуб, а Мишу в одиннадцатую роту в город Каменск-Уральский. За то, что свердловчанин. Что бы во время увольнений домой не ходил.

С приходом молодых нам добавили еще трех человек. С одним из них у меня сразу завязались дружеские отношения. Женя Рукавичников — добродушный открытый парень. Он закончил педучилище и поступил в Нижнетагильский пединститут, на мой художественно-графический факультет. После первого курса его забрали в Армию. Весь день он вместе с нами не покладая рук пластался с планшетами, а вечером возвращался в свою роту. «Старики» были им недовольны — только пришел в роту, уже на работу ходит. Молодой еще, еще службы не видел, с тряпкой не летал.

На мой взгляд, Женьке такая служба была ни к чему, он и так трудолюбивый, хозяйственный парень.

Из штаба дивизии в октябре должен был уволиться писарь, ефрейтор Воронов. У него как раз не оказалось замены. Я хотел протолкнуть туда Саню Лукьянова, но обязательным условием было умение писать плакатным пером. Тогда я предложил ему Женьку. Воронов сказал, что, как только мы закончим плац, он возьмет Женьку себе в стажеры.

Последние две недели мы пахали до полночи, как папы Карлы. Но независимо от того, во сколько я лег спать, вставать приходилось в 6.00. Сержант Чурин получил от ротного на этот счет специальную инструкцию. Приходилось после завтрака валиться в клубе прямо на сцену и спать до прихода Самохвала час — полтора. И потом опять: буквы, буквы, буквы.

В назначенный срок мы повесили все планшеты в шесть утра — за три часа до начала мероприятия. Не спали всю ночь. Умница Самохвал принес охапку старых бушлатов:

В роты не ходите, там покоя не дадут. Ложитесь и спите прямо в мастерской. Все равно партактив идет, к вам сюда никто не сунется!

На следующий день, в пятницу, Самохвал вызвал нас к себе в кабинет. Там сидели Журавлевич и Бушков, командир первой роты.

Командованием части вам объявлено увольнение,— сказал начальник клуба.— Личный состав клуба я отпущу завтра, а те, кто служит в первой и третьей ротах, пойдут в воскресенье. Ваши командиры в курсе.

Самохвал посмотрел на Бушкова и Журавлевича. Журавлевич сжал губы, но тоже кивнул в знак согласия.

***

Это удобно, когда в Армии много земляков. Особенно когда они сидят на хороших местах. В клубе, не считая меня, двое тагильчан — Олег Копытцев и Саша Бондаренко, телемастер. До клуба Саша служил в Узле связи. А там тоже есть земляки. Поэтому Саша без проблем устроил мне переговоры с Нижним Тагилом прямо из клуба. Я договорился со старшим братом, что он приедет в воскресенье с утра, и тогда я пойду в увольнение. Чего просто так-то болтаться по Свердловску?

С утра я сбегал на КПП, предупредил, что если ко мне приедут, то я в клубе. А то недавно приезжала мама, а ей сказали, что третья рота на стрельбище. А я тем временем в клубе ковырялся, в сорока метрах от КПП.

Предусмотрительный Самохвал выдал мне подписанную и пропечатанную увольнительную, мол, кто знает, что твоему ротному в голову взбредет. Все оказалось проще. В ночь с субботы на воскресенье Журавлевич был ответственным по роте и в восемь утра уже свалил восвояси. В канцелярии сидел новый замполит роты капитан Усачев (наш Кожевников перевелся в один из узлов связи).

— Товарищ капитан, мне за оформление плаца увольнение объявлено, разрешите убыть.

— А я откуда знаю? Мне про твое увольнение никто ничего не говорил.

— А Вы начальнику клуба позвоните!

— Нет уж, пусть лучше он мне позвонит!

Я бегу в клуб. Самохвал уже ушел, вернется в 16 часов. А брат Серега сидит на КПП. Возвращаюсь в роту.

— Товарищ капитан, братан сидит — потеет на КПП, а Вы… Вот у меня уже увольнительная на руках!

— Ну ладно, переодевайся в парадку, потом зайдешь.

Подбегаю к каптеру:

— Радик, выдай парадку — в «увал» ухожу!

— Извини, брат. Ротный уходя сказал, чтоб парадку Фарбштейну не выдавать! Ты уж с ним сам разбирайся.

А брат Серега сидит на КПП! Чччерт!

Ладно, Радик, я тебя ни о чем не спрашивал, ага?

Безвыходных положений не бывает. Олег Копытцев гулял вчера, его парадка в клубе и она мне подойдет! Усачев видимо не в курсе относительно указаний ротного, поэтому я все-таки ухожу в увольнение. «Голь на выдумки — Де Голль!».

***

Ефрейтор Воронов сдержал слово, и вскоре после оформления плаца Женя Рукавичников начал работать в дивизии. Работал он с утра до ночи, но за сорок минут до ужина мы с ним встречались на спортгородке, где занимались на брусьях и перекладине.

На одном из турников, в метрах пятнадцати от нас, болтались двое солдатиков. Вдруг рядом с ними оказались командир полка с майором Савицким.

— Ну-ка, сделай выход на две руки, сынок! — попросил Борис Петрович.

Парень попробовал, но на две не получилось — только на одну. Кузенцов протянул свою огромную фуражку замполиту. Когда склепки да выходы на турнике демонстрируют коренастые крепыши — это одно, когда это же проделывает почти двухметровый гренадер под сто килограммов весом — зрелище завораживающее. Мы с Женей смотрели затаив дыхание. Кстати, с дыханием у командира проблемы. Курит много, а минздрав предупреждает!…

Да, растравил ты его на собрании,— раздался у нас за спиной голос прапорщика Вахмянина.— Первый раз вижу, чтобы Кузя на спортгородке занимался!

***

— Фарбштейн, напиши большую вывеску: «Атлетический зал»,— Давиденко говорил об этом почти каждый день.

— Давайте сперва до ума доведем,— отвечал я,— чтоб заниматься можно было, а потом уже все остальное.

Я уже знал, что Давиденко не воспринимает советы младших по званию. Взяв инициативу в создании атлетзала в свои руки, он стал пренебрегать моим атлетическим опытом. Я настаивал на побелке водоэмульсионной краской — он побелил стены известкой. В кассетах для блинов вместо жестких ребер из ДСП поставил хрупкие разделительные рейки. В результате уже за первый месяц занятий две рейки были сломаны чугунными блинами, а известка перешла со стен на одежды занимающихся.

Весь наш скудный инвентарь состоял из одной штанги, одной гантели, скамьи со стойками для упражнений лежа и шведской стенки. Правда, в спортзале еще стояли гимнастические брусья и от стены выдвигался турник. Время для занятий было крайне мало — сорок минут перед ужином. За это время с одной штангой впятером сильно не натренируешься. Но лучше, чем ничего. Все остальное время Сидоров разделил между подразделениями, и, хотя спортзал большую часть дня пустовал, прийти в чужое по графику время было нельзя. В принципе, любое хорошее дело можно испоганить.

Каждый день в восемнадцать часов я уходил из клуба на тренировку, предварительно доложив начальнику. Каждый раз Самохвал собирался начать с завтрашнего дня. И вдруг пришел.

— Давай приемы поотрабатываем,— попросил он.

Какое-то время я по его заданию атаковал теми или иными ударами. Он защищался довольно технично, но для первого раза слишком жестко. Я намекнул ему на это.

— Это я специально, чтобы сразу в колею войти,— ответил Сергей Витальевич, чтобы и завтра прийти и, вообще, не расслабляться!

Короче, на завтра мои руки были покрыты синяками, а Самохвал еле ползал по клубу — резко поднялось давление. Хороший ты парень Сергей Витальевич, но «с дуру можно… нос сломать» — старая русская пословица.

***

Сентябрь был полон неприятностей.

Сначала из четвертой роты сбежал солдат. Потом крутая драка в тринадцатой роте. И затем ЧП во втором батальоне: говорят, что сержант пытался изнасиловать дембеля.

Дальше шел ряд вооруженных уходов из армейских частей Свердловского гарнизона. Меня это не задело — в октябре в клубе началась инвентаризация библиотеки, и я был задействован там вместе с подчиненными Самохвала. А вот Саше довелось полетать. В буквальном смысле слова. Спецвзвод подняли «в ружье» средь бела дня. Вооружили по полной боевой, выдали боевые патроны и на вертолете бросили в Каменск-Уральский.

Суть такова, что в электричке, следующей туда из Свердловска, видели человека, похожего на того, что сбежал с автоматом и полным магазином. Вертолет посадили в районе вокзала, и вооруженный взвод двинулся через людную площадь навстречу человеку, которого они даже не смогли бы узнать в толпе. Это уже не расхлябанность на учениях, а преступная бездумность. Если бы завязалась перестрелка, полегли бы не только сразу заметные в толпе солдаты, но и много гражданских лиц. К счастью, беглого воина в поезде не оказалось.

В другой раз Саше пришлось дежурить на ВРП (временном розыскном посту). Два солдатика с пустыми магазинами в автоматах проверяют автобусы, а Вася Сергеев с милиционером во всеоружии спят в теплушке. А если бы они вдруг нашли того, кого искали? Он, что испугался бы штык-ножей, которыми и пальца нельзя порезать? Спите, спите мужички: солдат спит — службу… того!

***

Сергей Яруллин, клубный киномеханик, ткнул пальцем в окно:

— Вон этого привезли, со второго батальона, который дембеля чуть не трахнул! С губы видать!

Я глянул в окно: в сопровождении офицера через плац шел Сергей Ермизин, небритый, со срезанными лычками на погонах. Мне вспомнилось, как ротный заставил меня закрасить ему лычки на «картофельной» газете. Как в воду глядел.

***

«Молодые», пришедшие во взвод, мне понравились. Какой-то удачный, на мой взгляд, призыв. Лица нормальные, открытые, без признаков пресмыкающихся во взглядах.

Я вспомнил слова Юры Петрусёва. Раз пришли молодые, жди учебных тревог. Последнее время по ночам было довольно спокойно. Разве что в кои-то веки комбат устраивал проверку боеготовности всей роте. Его появление я чувствовал даже во сне. Слышал, как он тихо говорит дежурному по роте: «Открывайте ружпарк, сержант». Но все же спал, спал из последних сил, последние секунды! Дальше все шло как по нотам. После команды я спрыгивал со своего верхнего яруса буквально на голову сержанта Чурина. Раза три уже я попадал ему пяткой в лоб. Это не каратэ, это учебная тревога.

1«   ‹11›   ‹12›   ‹13›   »16

Третья рота  › Мелочи жизни

На страницу автора

-----)***(-----

Авторы: А(A) Б(B) В(V) Г(G) Д(D) Е(E) Ж(J) З(Z) И, Й(I) К(K) Л(L) М(M) Н(N) О(O) П(P) Р(R) С(S) Т(T) У(Y) Ф(F) Х(X) Ц(C) Ч(H) Ш, Щ(W) Э(Q) Ю, Я(U)