1«   ‹11›   ‹12›   ‹13›   »17

Третья рота  ‹ Мелочи жизни

Фарбштейн Вадим

Мелочи жизни (Петрокаменское)

Петрокаменское — огромное село, десять тысяч дворов, чуть-чуть не ставшее городом. В городском статусе ему было отказано из-за его девяностопроцентной деревянности. На въезде в село располагалась птицеферма, на выезде — мебельная фабрика, снабжавшая всю область стульями, такими же деревянными, как и все вокруг. Деревянными были даже тротуары, и осенью, в период дождей, когда перейти улицу можно было только в болотных сапогах, на каждый шаг в щели меж тротуарных досок просачивалась грязно-коричневая жижа.

Сергей попал в Петрокаменское по распределению по окончании пединститута и полгода спустя расширил известное высказывание вождя мировой революции: «Коммунизм есть советская власть, электрификация всей страны … и асфальтизация всех дорог».

Это была единственная десятилетняя школа в радиусе сорока километров. В большинстве близлежащих деревень школы были только начальные, и учились в них не более пяти-шести лет. Те же, кто умудрялся пройти программу трех классов за три года, далее учились в Петрокаменском и жили в интернате при школе, возвращаясь домой только в субботу вечером.

В понедельник утром заходить на уроки шестых и более старших классов было трудно: кислород был вытеснен плотным перегарным духом. Сергей вносил в общий котел свою струю, только уже не бражного, а водочного перегара, и адаптировался на столько, что уже не замечал солнцедаровского перегарчика директора, заглядывавшего посмотреть — все ли живы-здоровы.

За исключением этих еженедельных «утренников», воздух в округе был свежий и здоровый. Здоровой была и атмосфера в коллективе. Еще бы – не в каждой школе найдется пятнадцать мужчин-педагогов. Все праздники, начинавшиеся за столами, заканчивались в спортзале. Из представителей мужского пола за столом оставались только предпенсионный химик Михаил Иосифович по прозвищу «Мишка Чахлый» — чтобы тащить домой свою благоверную, да директор — осуществлять общее руководство. Остальные мужчины, восприняв горячительные напитки как разминку, догонялись баскетболом.

Баскетбольная традиция не нарушилась бы и в этот раз, если бы физрук Астафьич не полез бороться к хрупкому преподавателю иностранного языка Борису Владимировичу… Бац! Взмахнув руками и ногами медведь Астафьич шлепнулся на пол. Ничего себе! Этот тихоня-очкарик Боря, который даже… завалил Астафьича! Причем, не уронил, а именно бросил через себя каким-то заковыристым приемом!

Борис Владимирович гордо стоял посреди зала. В глазах сквозил вызов, мол, да, я такой, а вы то думали!

Вызов был принят: мужики, не сговариваясь, настелили маты. И началось… Вовка Кузнечик, преподаватель автодела вылетел за ковер. Физик Петрович попался на «болячку». Сенечка случайно налетел на колено и отказался продолжать схватку. Непобедимый Боря посмотрел на Сергея и жестом пригласил его на ковер, мол, «You — the next»!

Сергей занимался когда-то боксом, а бороться не умел. Правда, как-то летом брат показывал ему «захват руки и шеи спереди сверху», а что с этим захватом делать дальше?.. Но сейчас все надежды побежденных коллег были обращены на него.

Несколько секунд они кружили на длинной дистанции — Сергей в высокой боксерской стойке, Боря — в низкой, самбистской. Затем Боря резко пошел «в ноги». Боксерская реакция помогла — Сергей успел захватить соперника за руку и голову — тот самый захват, что показывал брат. Теперь держать, держать изо всех сил, а то этот… редиска, этот нехороший человек… сейчас дотянется до ноги. Так… Как-то там надо было повернуть ему голову, как Димка показывал на даче, и тыльной стороной ладони… Ага! Получилось! Но и Боря, клещ, дотянулся все же до ноги и подорвал ее. Соперники завалились на бок и пролежали несколько секунд в одном положении. Никто не хотел отпускать.

— Ладно, ничья! — провозгласил арбитр Петрович.

Было еще не поздно, но Астафьич предложил «завязывать»: падая, он подстраховался рукой, и сейчас она опухла, ныла и саднила. Любители борьбы и баскетбола вернулись к столам.

В понедельник большая перемена свела «ветеранов спорта» в кабинете электротехники. Сеня вел уроки в темных очках. Кузнечик хромал на обе пятки. Сергей не приседал весь день — растяжение задней поверхности бедра. Петрович не мог наклониться из-за обострившегося радикулита. Астафьич… попал на больничный с переломом плечелучевой кости. А Боря? Борю кто-нибудь видел?.. Света, вы Бориса Владимировича не видели? Спасибо! Вся хромающая и ойкающая, мучимая к тому же похмельем братия припустила в учительскую.

Боря стоял полубоком, уперевшись левой рукой в подоконник, задумчиво положив подбородок на левое плечо, и, как ни в чем не бывало, любовался весенним пейзажем. Покалеченной гвардии было удивительно и больно видеть эту идиллическую картину.

— Борис Владимирович!

И тут Боря повернулся. Повернулся всем телом — подбородок так и остался, словно пришит к неуклюже приподнятому плечу.

— Здорово, мужики! Как вы?

* * *

Зря, все же Петрокаменскому статус города не присвоили! Здесь есть все: и градообразующие предприятия — ферма и фабрика, и общественная баня, и стадион, и даже отделение милиции. Хотя, конечно, село и есть село — все друг друга знают, и все учились в одной школе — и милиция, и преступники.

— Маринка! Это ограбление! — пьяный мужчина вытащил стамеску из сапога,— Ну, двинься в тот угол!

Он протопал за прилавок, оставляя на полу СельПО грязные следы. В ящик с водкой легла палка вареной колбасы, две банки скумбрии и буханка хлеба. Хлопнула дверь, взревел и плавно стих мотоцикл. Выйдя из оцепенения, Марина бросилась к телефону:

— Коля-я! Тут эта-а!.. Ванька Бызов ограбление сделал!..

Милицейский «бобик» простоял у магазина не более получаса — осмотр места преступления и снятие показаний. Затем петрокаменская милиция бросилась по следу преступника. Дома его не оказалось. Поехали к матери — там пусто. Поехали к теще. Ванька спал. Четыре бутылки валялись пустые, две банки вскрыты; колбасу пришлось конфисковать из холодильника. Теща еще могла говорить, но ничего… ик!.. не знала… ик!

Тело вместе с уликами загрузили в «воронок» и отвезли в отделение. Бызова поместили в дощатый закуток — КПЗ, охранять его остался дежурный милиционер. Начальник отделения Зудов и участковый инспектор Дедюхин уходили на выходной.

Этот дежурный — сам по себе фигура довольно колоритная. Он ходил частыми мелкими шажками, немыслимо развернув носки, почти не сгибая колени, сильно наклонив голову, будто высматривал что-то на земле в метре перед собой. Не зря односельчане за глаза звали его «Уральский следопыт».

— Петруха! — Бызов прильнул к щели меж досок,— Петруха, открой!

— Не положено! — буркнул Следопыт, не отрывая головы от стола.

— Петруха, мне по нужде! Не поведешь — я же тут налью, тебе вытирать!

Угроза подействовала. Следопыт вывел заключенного и повел его к деревянному туалету, следя за его ускользающими из поля зрения каблуками.

Но вот Бызов остановился, и удивленный Следопыт увидел и осознал, что тот стоит уже носками к нему. В недоумении он, наконец-то, поднял голову. Ночное небо огласилось пьяным криком:

— На два пальца в глаза!

Следом воспоследовали обещанные пальцы. Преступник сбежал. Истекая слезами, дежурный добрался до телефона. И опять погоня! К теще — там нету, да и вообще, она его уже месяц не видела. К матери — там пусто. К зятю…Пьяный Бызов спал на печи. На столе стояла почти пустая банка самогона, валялись нарезанные ломтики сала и крошки черного хлеба…

«Жизнь — вечный бой, покой нам только снится!»

* * *

Участковый инспектор Дедюхин был истинной грозой Петрокаменского. Достаточно было одного его взгляда, чтобы даже самые наглые и самые безалаберные подростки потупили глаза.

Дел хватало: односельчане пили, дрались, а иногда и стреляли. Не хватало техники: в отделении имелся только ГАЗ-69 и мотоцикл «Урал». С бензином тоже была напряженка, поэтому обходить свои владения приходилось на своих же двоих.

В тот день он почти выполнил план. Оставалось еще зайти к Бродовым, поставить на вид поведение сына и проверить охотничий билет отца. Дедюхин шел по весеннему льду, подставив свое обветренное лицо мартовскому солнцу. Щебетали птицы, под ногами похрустывал наст. Кажется, на мгновение он даже забыл о делах — так было комфортно и здорово внутри и вокруг. Но осознание весны потянуло за собой цепочку ассоциаций: весна — тепло — лед. Родилось сомнение. Инспектор бросил вопросительный взгляд на мост — не зря ли решил сэкономить четверть часа?

В социалистические времена было не принято читать Библию. Особенно милиционерам и, тем более, участковым инспекторам. Иначе Дедюхин вряд ли бы попался на те же грабли, что и апостол Петр. Сомнение родило страх, страх притянул ситуацию. Лед тронулся, господа участковые инспекторы!

…Дедюхин отчаянно цеплялся за края полыньи, но ставшие вмиг неимоверно тяжелыми сапоги тянули книзу. Мобилизовав все силы, он плашмя вскарабкался на кромку, но она тут же с треском обломилась.

С упорством зомби залазил Дедюхин на лед, но снова и снова проваливался в свинцово-серую воду. Ноги уже онемели, но пальцы ржавыми крючьями цеплялись на наст. Он подтягивал тело, опирался на локти, проваливался, но с каждым треском на полметра приближался к заветной цели: не к коммунизму, нет, а к пологой насыпи возле моста.

Вдруг инспектор успокоился. Он понял, что сможет — ведь осталось совсем немного, и силы еще есть. Краем глаза он увидел шевеление под мостом: три подростка в школьной форме и пионерских галстуках торопливо курили, спрятавшись за опору и воровато озираясь вокруг. Дедюхин приподнял голову, чтобы позвать их, но один из пацанов сам ткнул окурком в его сторону:

— Атас, братва! Дедюхин крадется!

1«   ‹11›   ‹12›   ‹13›   »17

Третья рота  ‹ Мелочи жизни

На страницу автора

-----)***(-----

Авторы: А(A) Б(B) В(V) Г(G) Д(D) Е(E) Ж(J) З(Z) И, Й(I) К(K) Л(L) М(M) Н(N) О(O) П(P) Р(R) С(S) Т(T) У(Y) Ф(F) Х(X) Ц(C) Ч(H) Ш, Щ(W) Э(Q) Ю, Я(U)