Клуб ЛИИМ Корнея Композиторова. Вестибюль ВЕРСИЯ ДЛЯ МОБИЛЬНЫХ ЛИИМиздат. Клуб ЛИИМ

 

Клуб ЛИИМ
Корнея
Композиторова

ПОИСК В КЛУБЕ

ЛИТ-салон

АРТ-салон

МУЗ-салон

ОТЗЫВЫ

КОНТАКТЫ

 

 

 
 

Главная

Скоро в ЛИИМиздате

Договор издания

Поиск в ЛИИМиздате

Лит-сайты

       
 

   ‹13›   ‹14›   ‹15›   »16

Филиппов Андрей Николаевич

Пути-дороги забайкальского казака (Глава четырнадцатая — Солдат Революции)

Так наступила власть белых, власть террора и гибели. Семенов сформировал пять бронепоездов, и они все время курсировали, особенно по Амурской железной дороге, потому что местность была таежная, и многие красногвардейцы ушли в тайгу, которая всех скрыла. Некоторые нетерпеливые делали вылазки к насыпи, хотели взорвать бронепоезда, и вот их хватали, везли на Мациевскую, а там один приговор— расстрел или зимой топили в прорубях в реке Ингоде. Особенно страшные застенки были на станции Даурия, где погибли многие аргунцы. Жестоким палачом оказался наш бывший комитетчик Березовский, безжалостно пытал однополчан, а потом казнил. Так он свирепствовал весь восемнадцатый год. Потом начал набирать в свое войско казаков, подлежащих призыву.

Кирилл Захарович, мой шурин, должен был идти служить, но он не явился на призывной пункт, а ушел в тайгу, и таких казаков оказалось много. Срубили они себе зимовьюшки, занимались охотой, тем и питались, что сами добывали. Всю зиму конца восемнадцатого и начала девятнадцатого годы жили в тайге, ждали подхода красных частей.

У меня зима прошла без особых изменений, правда, в конце декабря наша семья увеличилась: родилась у нас с Катей первая дочка, и назвали мы ее Аней. Так я стал отцом, а Катя моя — мамой. Однажды к нам прибился один спасшийся из-под расстрела красногвардеец, и вот что он рассказал.

В августе девятнадцатого года 3 красных вагона пленных, человек 150, семеновцы повезли от Нерчинска на перегон, там был раньше балластный карьер, и колея еще не убрана. Загнали туда эти вагоны, наставили пулеметы, открыли двери с одной стороны. Этот солдат был фронтовик и сразу понял, что будут расстреливать. Он бросился на пол, и как только начали стрелять, то убитые стали падать на него и завалили всего. Когда всех постреляли, то паровоз отцепили, и он уехал. Тут солдат понял, что надо быстро уходить. Он вылез из-под трупов, выскочил из вагона и скорей в кусты. Запрятался и услышал, что паровоз возвращается. Привезли рабочих, человек пятьдесят с носилками. Они стали носить трупы в то место, где раньше добывали песок, и этим песком засыпали убитых, а потом уехали в город.

— Вот тогда я выбрался из кустов и пошел на станцию. Добрался до Зилова, но обморозил ноги. На станции подобрали друзья и отвезли в тайгу. Так я и остался живой,— закончил свой рассказ наш новый знакомый.

Подошла весна, наступил апрель. Узнав о том, что многих наших аргунцев половили и расстреляли, я стал бояться, что могут узнать меня и выдать белым казакам. Поехал как-то на денек к тестю и стал с ним советоваться, как мне лучше поступить, не уволиться ли и переехать к ним. С Усть-Ундургой рядом была тайга, и многие там скрывались, готовились к выступлению. Тесть сказал:

— Смотри, как тебе лучше, а мы, конечно, не против. Еще вам дадим в приданое коня. Катин стригунок подрос и уже может работать.

Так мы и порешили. Когда приехал в Куингу, то написал заявление, в котором указал, что мне обещали перевод в кочегары, а если не могут перевести, то пусть увольняют. Так и получилось. И вернулись мы с Катей, да еще с Анечкой снова в ее родительский дом. Хорошо, что он был большой, и родители ее смогли нам комнату выделить. А я задумал хозяйством своим заняться, о чем с детства мечтал: сеять хлеб, ячмень, овес, выращивать овощи. В Куинге купили утиных и куриных яиц, чтобы свою птицу развести. Тесть дал земли, и я все сделал: и картофель посадил, и наседку на яйца определил, вывели гусей, уток. Все хорошо родилось и росло. Только вот попользоваться нам ничем не удалось, все забрали японцы и белые.

Начали мы уже хлеб убирать, как приехали знакомые Захара Парамоновича, которые организовали красногвардейские отряды, и предложили ему съездить на Аргунь, отвезти донесение Журавлеву, как идет дело. Журавлев организовал на Аргуни сначала один отряд, потом целый полк. К июню у него уже было 7 полков кавалерии. Местность там была таежная, горная, транспортных дорог не было, и от железной дороги далеко. От нас туда надо было ехать километров 250, и ехать туда надо было знающему и бывалому человеку. Тесть принял это поручение и привлек меня. Написали донесение, снарядили нас с Гаврилой Захаровичем. Дали нам наган восьмизарядный и берданку, одного запасного коня и романовских денег 600 рублей, чтобы оттуда захватить соли. Весь путь до нужного места я знал, большая опасность была на переправе через Шилку, потому что по ней ходили пароходы и катера. Нам же надо было переправляться на лодке, коней рядом вплавь возле лодки вести. Остальной путь до Шилки, а потом до Аргуни был тайгой, езды всего на полмесяца.

Выехали мы в конце июля, до Шилки доехали благополучно, потом сделали остановку. Гаврил остался с лошадьми, а я пошел на разведку искать лодку. Мне удалось это быстро сделать. На берегу Шилки жил один мужик и занимался перевозкой людей с одного берега на другой, но маскировался под рыбака, который ставит переметы и ловит рыбу. А сам перевозил контрабандистов и на этом, конечно, зарабатывал. Он согласился за 100 рублей романовских, сказав:

— Как начнет смеркаться, подойдите к берегу, но если услышите гудок парохода, то не подъезжайте. Ждите, когда он проплывет.

Мы так и сделали. Накормили хорошо коней, поели сами, а как стало смеркаться, заседлались, но тут услышали, что идет пароход, и нам пришлось ждать. Пароход плыл сверху быстро и прошел скоро, и мы поехали. Лодочник нас уже ждал. Мы расседлали лошадей, погрузили седла в лодку, сели сами, а коней взяли за повода и стали отчаливать. Животные сразу поплыли, только одни головы сверху торчали. И так мы плыли почти час. Наконец, увидели берег, кони схватили ногами дно и стали выходить на берег. Словом, переправились благополучно, вывели лошадей, привязали их в кустах, выгрузили седла, рассчитались с лодочником и быстро уехали от берега. И только когда проехали километров 5, остановились на ночлег. Спать нам пришлось попеременно, потому что мы знали, что на правой стороне Шилки бродила бандитская шайка, которая подстерегала контрабандистов, грабила их, коней забирали, а людей убивали.

Однако ночь прошла спокойно, никто нас не тронул, и нам до села осталось проехать километров 50 опасного места, а дальше уже была зона красных повстанцев. Нам надо было перевалить через хребет до станции Богодатной, в ней был штаб партизанских отрядов. Мы проехали целый день и перед вечером, когда стали подъезжать к селу, нас встретил разъезд красных из 8 человек. Старший подъехал ко мне, снял берданку с плеча и начал спрашивать:

— Кто такие? Куда едете?

— Мы едем в штаб партизанских отрядов, везем донесение Журавлеву от своего отряда с Амурской железной дороги,— ответил я и показал ему справку от своего начальника отряда и пакет. Просмотрев все внимательно, начальник приказал одному бойцу проводить нас в сельсовет, а сами поехали в дозор.

Мы приехали в село, в сельсовете нас допросил председатель и сказал:

— Ладно, если знаете дорогу в Богодатное, то сами езжайте, а если не знаете, то дам вам проводника.

Я от проводника отказался и спросил:

— А где тут у вас живет Егор Севастьянович Бродников?

— Зачем он вам?

— Он мой сослуживец, вместе в одной сотне служили, дружками закадычными были, письма я ему писал домой, потому и адрес его помню.

— Дом его вот там,— показал в окно председатель,— но сам он в отряде сейчас, а к семье можете заехать.

Подъехали к дому Бродникова, и к нам вышел из ограды бодренький еще старик, спросил:

— Кто такие?

Я объясняю, а тут выходит хозяйка и спрашивает:

— А как фамилия ваша?

— Филиппов я, Андрей,— отвечаю ей.

— Да верно, верно. Гоша очень часто хорошо о вас вспоминал, заезжайте,— распорядилась хозяйка,— коней вот в телятник поставьте, там травы много.

А сама сразу за самовар схватилась. Словом, приняла нас, как родных, и накормила и напоила и в горнице спать уложила. Выспались мы после тревожных ночей хорошо, позавтракали плотно, а потом по торной дороге до Богдата без всяких остановок километров 50 быстро доехали. Тут тоже встретили дозор, но эти бойцы уже знали о нас и сразу пропустили, так что мы еще до захода солнца попали в штаб. Начальника штаба не оказалось на месте, он был в отряде, который вел бой. Его заместитель взял у меня пакет и сказал, что через два дня будет ответ. Я предупредил, что мы пока съездим до китайского кордона, чтобы там набрать соли, что мне надо найти одного знакомого моего тестя, у меня к нему была записка. Нам показали его дом, и мы поехали.

Знакомый оказался дома, прочитал записку Захара Парамоновича и сказал:

— Время сейчас очень тяжелое, появились бандиты. Тропой ехать нельзя, за одних коней могут вас пострелять, но я все же проведу вас, только помогите мне на поле, пшеница сыпется: день поработаете, а в ночь поедем, к утру вернемся. На китайском кордоне берите все, что вам нужно, а я останусь на этом берегу. Вы возьмете китайскую лодку, спуститесь вниз по Аргуни километров 5, там будет лесок, около которого я буду вас ждать.

Согласившись с его планом, легли ночевать, а рано утром поднялись и поехали в поле косить хлеб и вязать снопы. Весь день проработали, а вечером заседлали коней и поехали на кордон. К утру приехали в пограничное казачье село, расположившееся на берегу реки, на другом берегу которой находился уже китайский кордон, где были и лавки, и магазины. Мы взяли мешки и пошли к Аргуни. Там нашли одного старика, который перевез нас на другой берег. Мы быстро нашли лавку китайца, с которым был знаком тесть, и договорились с ним о покупке соли; лодочник у него был свой, и он перевез нас к месту напротив лесочка, где нас ждал наш проводник.

Мы быстро навьючили коней солью и поплыли вниз по Аргуни подле правого берега, а потом, когда доплыли до нужного места, стали пересекать реку. Переплыли благополучно, проводник помог нам быстро разгрузить лодку. Китаец поплыл на свою сторону, а мы в лес, и к вечеру приехали на поле, где косили пшеницу. Переночевали, хорошо выспались, утром поехали в Богдат, к обеду были уже в селе.

Я сразу пошел в штаб узнать, есть ли мне ответ, и там оказался начальник штаба. Он приветливо поздоровался, представился, а потом пригласил в отдельную комнату и стал читать наставление, как нам организовать партизанскую войну, как делать набеги, спускать поезда под откос с техникой и солдатами, на одном месте долго не задерживаться, больше быть в движении.

У матерых кулаков можно конфисковать фураж и лошадей. Говорил он много, и я подумал, что всего не запомню, попросил кое-что записать, но он сказал:

— Писать ничего нельзя, потому что вас могут схватить белые и найти записи, тогда вас расстреляют. Хорошо, что у вас есть соль, это будет как маскировка под контрабандистов. А спирт есть у вас с собой?

— Ни капли,— ответил я.

— Смотрите, чтобы не было, а то за спирт тоже можете пострадать. Так что езжайте. Если мы сумеем переправить наш полк через Шилку, то он у вас там будет, и вы сможете примкнуть к нему. Сельсовет в Каталге про вас уже знает, так что пропуск вам не нужен. Езжайте.

В тот же день мы не выехали, побоялись ночевать в лесу, а решили выспаться, как следует, и рано утром на следующий день выехать. Только чуть засветило, мы быстро собрались в путь, а к восходу солнца уже перевалили через хребет, спустились в красивый луг, покрытый мягкой травой, посередине его ручеек бежит. Остановились покормить лошадей, развели костер, вскипятили чай, и только собрались позавтракать, как с хребта спустились пять верховых с винтовками. Подъехали к нам, старшой их спрашивает:

— Кто такие? Куда едете?

А я ему:

— А вы кто такие? Зачем вам знать, кто мы?

— Я уполномоченный от партизанского штаба.

И тут он увидел берданку:

— А ну-ка давай сюда. А это у тебя что?

Он показал на ремень от нагана у Гаврила на шее:

— Давай сюда!

Один из бойцов с винтовкой соскочил с коня и отобрал у нас и берданку и наган:

— Оставайся с ними и приведешь их в сельсовет, а мы поехали дальше.

И скомандовал своим:

— Вперед! — и помчались.

Я спросил у нашего конвоира:

— Что это за уполномоченный?

— Он едет мобилизацию проводить. На Усть-Аргуни высаживаются белые, надо организовывать оборону.

Когда приехали в Каталгу, то я попросил конвоира оставить лошадей у деда Севастьяна, а как только заехали во двор, то сразу погнал нас в сельсовет, и я еле успел крикнуть деду:

— Посмотри наших коней, покорми их, деда!

В сельсовете нас заперли в отдельную комнату, и в этот вечер даже не допросили, там мы и ночевали голодные, а утром пришел дед Севастьян и покормил нас. Я даже не просил деда, чтобы он заступился, чтобы нас отправили в Богдат, где был штаб отряда. Мы снова предстали перед начальником штаба, который недавно нас провожал. Увидев меня, раскинул руки в стороны и закричал:

— Э-э, да это свои! Что же это вас председатель сельсовета не признал? Да, жаль-жаль, что вас задержали. Много времени зря потеряли.

А я ему говорю:

— У нас отобрали берданку и наган.

— Не беспокойтесь, я напишу, чтобы вам все отдали. А вы, конечно, свободны.

Он тут же написал распоряжение и отдал нашим конвоирам. Когда приехали в Каталгу, берданку нам сразу отдали, а за наган стали извиняться. Сказали, что его забрал себе уполномоченный. Так и пришлось нам уехать, лишившись нагана. Дед Севастьян все это время наблюдал наших коней и сохранил вьюки с солью. Мы за это рассчитались с ним солью. Насыпали ему с пуд, чем он остался очень доволен. Дед посоветовал нам ехать не тропой, а в стороне на полкилометра, потому что у них были случаи, когда небольшая банда 3 или 5 человек делала засаду на тропе. Кто проезжал на коне, его убивали, коня забирали себе и оружие, если было. Перед нашим приездом партизанские разведчики нашли на тропе трех убитых контрабандистов.

Мы так и сделали, как советовал дед Севастьян. Я поехал вперед, а Гаврил метров на 50 сзади, и от тропы в сторону на километр. На ночлег забирались в глушь тайги, в глубокий распадок, что удлинило наш путь. Но зато на третий день мы благополучно подъехали к реке Шилке. Я пошел искать перевозчика-лодочника. Нашел его быстро, но тот согласился перевозить, когда стемнеет и за пуд соли, а от денег отказался. Стемнело, мы подъехали к указанному месту, Шилка была на прибыли и местами вышла из берегов, поэтому плыть пришлось очень долго, но все же благополучно причалили к берегу. Коней надо было обсушить, потому что мокрых седлать нельзя, спаришь им спины. Нам пришлось снова ждать, хотя и тревожились, что надо уходить от реки, мог и разъезд белых нагрянуть, или пароход появиться.

Но вот уже начало светать, нам необходимо отойти от Шилки хотя бы километров на 10, а там бы тайга скрыла. Когда солнце взошло, то мы успели дойти до тайги, нашли хороший лужок, расседлали лошадей и сами решили отдохнуть, ведь всю ночь мы не спали. Часа через 3 я проснулся, развел костерок, поставил котелок и стал будить Гаврила. А он разоспался и ни в какую не хотел вставать. Я тогда закричал:

— Вставай, лежебока, чай вскипел!

— А, да-да, хочу чаю и есть хочу!

Заварили мы чай, поели хлеба с вяленой рыбой и стали седлать наших коней.

В Усть-Ундургу мы приехали на третий день, к обеду. Когда подъезжали к селу, то увидели много народу около нашего дома. Мы остановились, и я отправил Гаврила на разведку. Он сходил и узнал, что это отряд красных партизан организовался, а Захар Парамонович подковывал им лошадей. Мы смело пошли к дому. Катя первая выбежала нас встретить. Она была очень рада, что мы живы-здоровы вернулись домой, так как сильно тревожилась за меня. Я доложил командиру отряда Парфенову о нашей поездке, рассказал все, о чем наказывал начальник штаба, как вести партизанскую войну, как соблюдать тактику скоротечных набегов. Никакого фронта не создавать, а отряд стараться увеличивать.

В этот же день отряд наш выступил и занял станцию Урюм, а потом разделились надвое, половина отряда пошла на Зилово, а вторая половина — на Ксеневскую. С зиловскими рабочими было заранее согласовано, они уже ждали подхода партизан. У них был сформирован отряд пехоты в 120 человек, а наш отряд Парфенова был весь конный. Молодежь, которая скрывалась в тайге от мобилизации, вся вступила в новый отряд. От нашей семьи вступили трое: Кирилл, Гаврил и я.

В Зилово была одна сотня белых казаков, а японцев не было, и мы его заняли почти без боя. Отряд Кошеля занял вокзал, а наша сотня развернутым строем подошла к станции; мы думали, что белые откроют по нам огонь, а они отступили без стрельбы. Так началась для меня Гражданская война, которую я уже ждал. Меня вызвал в штаб Парфенов, предложил взять человек 10 бойцов и поехать в глубокий тыл врага, чтобы узнать настроение казаков ближних станиц. В нашем отряде нашлось 2 бойца из станицы Копунской. Они хорошо знали местность, и мы решили отправиться к этой станице. Но главный штаб отряда решил дать бой на разъезде Шаргы в 20 км от Зилова. Там был железнодорожный мост, партизаны его подорвали и подтянули туда силы. Парфенов развивал наступление на Восток. Занял станцию Ксеневскую и подошел к Могоче, но там были большие силы белых: две сотни казаков и рота японцев. Еще у них был броневик, который они выслали вперед. За броневиком пошли японцы, но пехота отстала.

В тыл белым партизанский штаб выслал небольшой отряд, чтобы разобрать путь и отрезать отступление броневику. Этот отряд нарвался на японскую пехоту. У них началась перестрелка. Броневик дошел до моста и остановился, так как мост был взорван. Партизаны открыли огонь по броневику, а потом Кошель поднял их в атаку. Он хотел свалить броневик под откос, заскочил на подножку паровоза, но там открылась дверь, и японские солдаты в упор расстреляли отважного командира. Броневик дал задний ход, а на поле остались лежать убитые и раненые партизаны. Среди них трагически погибли братья Аксеновы. Они первыми достигли броневика, и старший брат бросил гранату, но сам упал, сраженный пулей. Младший подскочил, стал помогать ему подняться, но и его скосила вражеская пуля. Так они и упали рядом. Дети вдовы, оба были фронтовики, всю зиму скрывались в лесу от мобилизации белых и погибли в первом же бою. Всего погибло 18 человек, и раненых было 30, но раны были осколочные, и все потом выздоровели.

Броневик ушел на станцию Бушулей, где стали концентрироваться силы белых. Я со своей группой прошел до станицы Чернышевской, что глубже в тыл белых от Бушулея. Двое партизан сходили в село и сделали хорошую разведку. Они узнали, что мобилизовали шесть возрастов, сформировали два полка кавалерии и ожидали подвоза винтовок и боеприпасов. Задачу свою мы успешно выполнили и начали пробираться в Зилово. На станции Шарга мы встретили заставу, которую выслали к нам навстречу. Здесь мы узнали, что четыре дня назад был большой бой, а вчера были похороны. Со всеми вместе погиб мой дружок Егор Писарев, с которым мы еще до войны скитались по тайге, искали золото, и его мне, конечно, было очень жаль.

Когда мы приехали в Зилово, то я пошел в штаб и доложил всю обстановку, что сформировано два полка кавалерии, пришел еще один броневик и батальон японцев. Это доказывало, что белые скоро пойдут в наступление, и штаб решил отступить, чтобы сохранить силы.

Я сильно беспокоился за участь Кати и дочки и решил отпроситься у командования, чтобы помочь семье, поскольку организация отрядов была у нас в Усть-Ундурге, то могли там всех перестрелять. Мне командир разрешил отлучку на 5 дней. Ночью я поехал в Усть-Ундургу. Семью свою я нашел у тестя и стал предлагать закопать нажитое добро, но Захар Парамонович заупрямился, стал доказывать, что сам будет стрелять и не пропустит никого из врагов.

Но я все-таки взял лопату, выкопал во дворе небольшую яму, и мы с женой и тещей поставили туда два сундука с одеждой, самовар и 15 выделанных козьих шкур, закрыли все соломой, а потом землей. День уже подходил к вечеру, и тут мы услышали орудийные выстрелы. Это подходили обозы и части отступающих партизан. Я предложил тестю сложить все оставшиеся пожитки и ехать в тайгу. У него было 4 подводы, и можно было за ночь все увезти, но он снова заупрямился, а потом сказал, что поедем утром.

Рано утром мы запрягли и начали укладываться, думали, что отвезем все в тайгу и вернемся за семьями. Но только мы отъехали километров 5 и тут увидели, что наши женщины с малыми детьми на руках догоняют нас пешком. Они рассказали, что партизаны быстро отступили за Урюм, а японцы стали занимать село. Мальчишки побежали по домам предупреждать, чтобы все уходили быстро, и женщины похватали малышей, стали догонять нас.

В нашем дворе осталась одна девяностолетняя бабушка, она была слепая, и вот что потом рассказала нам:

— Я вышла в ограду и слышу, что японцы забежали во двор, подскочили ко мне и начали говорить по-своему: гар, гар, а я машу руками, что, мол, ничего не вижу. Они не стали меня убивать, а побежали тушить мост.

Вечером в село пробрался ее сын Захар Парамонович и вынес свою мать на горбушке; сначала берегом реки, а потом в лес. Усадьбу и весь двор японцы сожгли, и вообще все село сожгли, дома и сараи, село было небольшое, всего 18 семейств, и все остались без крова над головой. Только один дом местного богача остался.

От Усть-Ундурги вверх по реке был поселок Ушумун, часть отряда партизан и обоз ушли в этот поселок; нам тоже пришлось везти свои семьи туда. У тестя там были хорошие знакомые, они помогли уговорить одну вдову, у которой было два дома и один стоял совсем пустой, уступить его нам, и мы поместили в нем наших женщин и детей. Мне уже надо было являться в отряд, так как срок моей отлучки кончался.

Я догнал свой отряд в селе Сбеги, и командование отряда решило идти Черной речкой на Шилку. Туда мы шли два дня и заняли там село Поварешкино. В нем было немного белых, они отступили вниз по Шилке, не приняв боя. Мы простояли в этом селе три дня, связались с главным штабом, с Журавлевым. Он предложил идти вверх по Шилке в село Усть-Кару, где была партизанская зона. Там мы соединились с седьмым полком, которым командовал Погодаев. У него было распоряжение снова идти на Амурскую железную дорогу до станции Зилово. Он повел нас вверх по Шилке, а пустили слух, что пошли на Сретенск. Вышли мы тайгой на Зилово, обогнули подковой станцию и перед утром на рассвете начали наступление, открыли стрельбу. Белых там была одна сотня, и японцев рота. Для них неожиданным был наш налет, и они в панике отступили, броневика у них не было. Мы взяли склад с оружием и захватили хорошие трофеи: винтовок штук 400 и много патронов, два вагона овса, вагон рису. Потери в живой силе мы не понесли, только ранило человек 10.

В Зилово мы простояли три дня и начали отходить, потому что на станции Ксеневской организовался большой отряд рабочих-золодобытчиков. Они заняли Ксеневскую и начали наступление на Могочу. Поэтому мы пошли к ним на подмогу. Но со станции Бушулей вышел броневик и батальон японцев, они начали нас теснить. Мы, когда отходили, то жгли за собой мосты. Приискатели тоже стали отходить к станции Ксеневской.

Уже была осень, начались заморозки, наступала суровая сибирская зима. Ксеневскую объединенными партизанскими силами взяли, и все наше начальство съехалось на совещание. Нашим конным отрядом командовал Кайгородов, друг и товарищ Парфенова, а я был взводным. Когда Кайгородов уезжал на совещание, то командовать отрядом поручал мне. У нас с ним завязался однажды интересный разговор. Я спроси его:

— Зачем Парфенов расколол наш небольшой отряд, а сам находится в Ксеневской с золотодобытчиками?

— Я бы никуда не поехал, но мне обидно, что он себе набивает карманы, а мне ничего,— ответил Кайгородов.

— Откуда и чем он набивает карманы?

— А разве мало там китайских купцов? Он с них дань собирает, а нам кукиш.

Меня эти слова его сильно взволновали, но я лишь сказал:

— Ладно, пока остаюсь за тебя, а потом посмотрим.

Сам же подумал: так они не за идею воюют, а за золото. Кайгородов уехал, а я стал обдумывать, что мне делать дальше. Мой тесть рассказывал про моих начальников, что это остатки одной шайки, которая курсировала по приискам, скупала золото, но при дележке разругались и одного убили, а потом охотники нашли еще пятерых убитых. Всего их было 8 человек, значит в живых только двое осталось. Тесть говорил, что это и есть Парфенов и Кайгородов, так он предполагал. Оба они были хорошо вооружены, у каждого по два нагана, одеты были в кожаные костюмы. Парфенов действительно был очень храбрый, всегда в атаку впереди всех ходил, но поскольку они не бросали свои грязные дела, у меня зародилось такое чувство, что когда узнают в штабе их проделки, которые обязательно вскроются, то наш отряд могут разоружить, а некоторых и расстрелять. Поэтому я решил, что если зиловские отколются, то примкну к ним со своим взводом.

Потом я пошел в расположение 7-го полка, чтобы узнать, кто там остался за Парфенова. Оказался заместитель Погодаева Гусевский. Я спросил у него:

— Выслана ли разведка вверх по Урюму?

— Да, выслали туда 10 человек.

— А что будешь делать, если японцы начнут наступать?

— Обстреляем их и будем выходить на 10-ю версту.

— А в дальнейшем, что предполагает Погодаев?

— Он мне говорил, что пойдем на Шилку, а потом вверх к Сретенску. Журавлев приказал двигаться, но вот не знаю, пойдет ли с нами зиловская пехота. Парфенов хочет на прииска двинуть, не хочет идти с нами.

И тут мне понятно стало, почему он на прииска хочет идти, чтобы награбить золота побольше. На этом наша беседа с Гусинским закончилась. Я пошел в расположение зиловского отряда, где у меня было много хороших дружков и знакомых, особенно Андриянов Алексей, с которым мы вместе скитались в этих местах, когда я был беспаспортный и укрывался от воинской царской службы.

Я разыскал Андриянова, он оказался раненый в плечо навылет, кости не были задеты, но рана у него болела. Я стал спрашивать его:

— Что думает ваш отряд о дальнейшем?

— Отряд наш разделяется: часть остается и пойдет в Букточу с ранеными, а остальные пойдут с Погодаевым на Шилку воевать, но вашего Парфенова что-то не хотят брать. У меня еще беда: жена моя в обозе и ходит последнее время, не знаю, как ее дотащить до Букточи, сам раненый, продуктов нет никаких.

— Не унывай, Алеша, я тебе помогу. Я тоже хочу с вашей группой идти.

— А у тебя где жена, да еще с ребенком?

— Я оставил их в Ушумуне, она у своих.

— Это как у своих? Все равно не вместе вы. Надо тебе ее забрать.

— Заберу, Алеша, обязательно заберу. Вот надо еще самому определиться. Ты-то ведь ранен, а я здоров.

Я вышел на двор и услышал выстрел на железнодорожном мосту, а потом загоготал пулемет. Я сразу понял, что это подошли японцы и открыли пулеметный огонь, и под его прикрытием идет пехота. А у нас на мосту никакого заслона не было.

Наша пехота подошла к мосту и открыла огонь, японцы сразу остановились, но человек 50 успели перебежать вниз по реке и залегли там. Гусевский приказал обойти лесом и встретить тех японцев, не дать им возможность обстреливать наши части. Я собрал свой небольшой отряд, заехали в лес, спешились и пошли, встретились с японцами около реки. У нас завязалась перестрелка, и мы продержали их до вечера. Наши отряды все ушли, и нам пришел приказ от Гусевского сняться и отходить на десятую версту. Приказ мы успешно выполнили, дошли до десятой версты и там переночевали.

Все наше руководство отряда во главе с Кайгородовым тоже приехало из Ксеневской. Мы были в сторожевом охранении в двух километрах. Когда взошло солнце, то японцы поставили на дрезины две пушки и покатили на нас. Мои дозорные заметили и донесли мне, а я отправил донесение в штаб. Мне пришел приказ держаться, пока все части не скроются за перевалом, а японцы повели обстрел из пушек шрапнелью. Наши части в это время вытянулись колонной и пошли за перевал. Японцы усилили огонь, но их снаряды не долетали до наших, только ранили несколько лошадей, а из бойцов никого не задело. Когда наша колонна скрылась, мы тоже снялись и стали отходить в лес. Потом подожгли несколько мостов и благополучно доехали до разъезда Нагры. Это перед Ксеневской был последний разъезд. В нем стоял небольшой наш состав и паровоз, возле которого мы увидели все наше командование: Погодаева, Парфенова и зиловского командира пехоты Павлова. Они увидели нас и замахали руками, велели остановиться. Нас было много, человек 20. Они подошли к нам, и Парфенов, указав на меня, сказал:

— Вот он, этот Филиппов, о котором мы говорили.

Погодаев говорит:

— Вот что, товарищ Филиппов. В зиловской пехоте много раненых, мы их с собой взять не можем, надо их проводить в безопасное место. Вот товарищ Павлов говорит, что вы хорошо знаете эти места.

— В Букточе есть постройки, два барака, туда ходу два-три дня, можно туда отвести раненых,— ответил я.

— Возьмите с собой несколько человек. В ксеневской получите муки и других продуктов и проводите раненых в Букточу. А потом сумейте найти нас на Шилке. Сможете ли?

— Наверно смогу, ведь я здесь скитался шесть лет до войны.

— А потом? — спросил Погодаев.

— Потом меня арестовали жандармы и отправили на войну с Кайзером.

— Вон, брат, какой ты герой! Значит, договорились, тогда выполняйте приказ,— сказал Погодаев.

— Есть, будет выполнено! — ответил я.

В Ксеневскую мы приехали к вечеру, нашли интенданта, получили у него муки, соли, масла, чай. Все навьючили на лошадей, а одного бойца я направил с распоряжением к старшему обоза, чтобы они спускались к реке Жилиру и шли вверх километра два, а там мы их догоним.

Когда мы отошли от устья Жилира несколько километров, то нашли целый табор: и женщины, и старики, и раненые. Многие женщины были с ранеными мужьями. Много было и ксеневских рабочих-железнодорожников, которые скрывались от белых. Я быстро разыскал своего дружка Алексея с женой, развьючил коней, раздали продукты раненым и женщинам с детьми, потом поужинали сами и легли спать. Утром рано, как только стало светать, я дал команду, чтобы уйти подальше, потому что опасался погони. Пошли мы вверх по Жилиру. Жену Алексея Дарью я посадил на своего коня, она хорошо уселась и ехала ловко.

Сам Алексей ехать на коне отказался, сказал, что трясет и рану ему больно, поэтому шел пешком, остальная публика потянулась за нами. Так шли до обеда. А когда пообедали и покормили лошадей, то беженцы с нами не пошли, а мы с ранеными на второй день к вечеру пришли в Букточу.

Здесь были две артели золотоискателей. Они нам помогли перевязать раненых и дали продуктов. Мы прожили там два дня, отдохнули, некоторые раненые стали покрепче и решили вернуться к своим семьям, а я поехал в Ушумун, где находилось мое семейство. Там в глухом месте срубили бараки и жили. Семья наша были все здоровы, и там мы узнали, что наш отряд находится уже в Каре. Мы их догнали.

Приехав в отряд, мы узнали печальную историю, как красные побили красных. Когда наш отряд подходил к большому селу Поварешкино, то в нем тоже стояли красные. Это был только что сформированный отряд красных казаков человек 300. Дело было вечером, уже смеркалось. Казаки заметили, что к селу подходит вооруженный отряд кавалерии. Они выступили на окраину села и открыли стрельбу. А это шел Погодаев и зиловская пехота, они шли от Ксеневской. Тут еще пошел снег, потом поднялась пурга, а дозорных не было ни у тех, ни у других, так и начался бой. Погодаевцы начали брать село в клещи и только тут распознали, что дерутся свои со своими. Остановили бой, но жертв все равно получилось много, особенно у зиловской пехоты, которая первая пошла наступать. Человек 15 потеряли убитыми и 30 ранеными. С нашего парфеновского отряда выбыло из строя 8 человек. После этого боя наш отряд влился в Погодаевский полк и получил название — 7-ой партизанский полк.

Все полки стали двигаться на Сретенск, вверх по Шилке. Река уже покрылась льдом, белые тоже подтянули силы: русских и японцев. Окопы у них были нарыты еще затепло глубокие, с накатами. Журавлев наступал левой стороной Шилки на станцию, а Погодаев правым берегом реки шел на город. К утру они с боями заняли Сретенск. Но никак нельзя было приблизиться к реке Шилке, потому что японцы отошли недалеко, и всю эту местность постоянно простреливали из пулеметов и пушек, а на подходе к городу стояли два броневика и тоже вели обстрел по правому берегу. Как только где заметят какое движение партизан, так начинают обстрел.

И все же Погодаев спешил свой полк, собрал пехоту, какая была в других полках, и решил повести наступление через Шилку. Сам он был на коне и подал команду:

— В атаку! — и пришпорил своего коня.

— Ура-а-а! — закричали партизаны и дружно бросились за своим командиром, но их встретил такой ураганный артиллерийский и пулеметный огонь, что цепи партизан залегли на льду реки, а сам Погодаев помчался. Его лошадь, когда ее разгорячишь, закусывала удила и мчалась во весь опор. Видимо, она и тут закусила удила, и они перескочили через Шилку, но под плотным встречным огнем оба упали, и никому неизвестно, что с ними дальше случилось: или в прорубь попали и утонули, или японцы захватили и казнили, как Лазо, но нам всем было ясно, что наш лихой командир погиб. Впоследствии сами партизаны сложили песню о гибели отважного командира 7-го полка:

Вот вспыхнуло утро, мы Сретенск заняли,
И с боем враги от него отошли,
А мы командира полка потеряли,
И даже мы трупа его не нашли.

Цепи остатка пехоты, кто остался живой, кое-как вылезли на берег, а мы находились на правой стороне и подошли к вражеским укреплениям. Снег был глубокий, мы зарылись в него и за день пять раз поднимались в атаку, но все наши попытки были бесплодны, потому что ни артиллерии, ни пулеметов у нас не было, а одними винтовками против плотного пулеметного огня ничего не сделаешь. Противники засыпали нас снарядами и пулями. Так наше наступление и захлебнулось. Пришлось отступать, потому что за день в снегу многие пообморозились, многих побило и ранило. Наш отряд ушел в Карининские прииска.

Наши командиры Кайгородов и Парфенов — погибли. Случилось это так, как и следовало ожидать. Парфенов взял у одной богатой вдовы хорошего коня и красовался на нем, а вдова имела связь с Кайгородовым, и он пообещал ей вернуть этого коня. Однажды они шли с совещания, Кайгородов хотел уговорить Парфенова, чтобы тот отдал коня, но Парфенов ни в какую не соглашался. Между ними шел громкий спор. Кайгородов настаивал:

— Отдай, отдай по-хорошему!

А Парфенов:

— Нет, не выйдет по-твоему!

— Так не отдашь? Это последнее твое слово?

— Нет, не отдам, и не проси!

Тогда Кайгородов выхватил наган и выстрелил два раза в упор в Парфенова, но тот сразу не упал, повернулся и тоже выстрелил два раза в Кайгородова, а потом они оба упали. Кайгородов сразу умер, а Парфенов прожил сутки, промучился, но потом тоже умер. Так их вместе похоронили без всяких почестей. Донесли в главный штаб, и оттуда выехала комиссия из пяти человек, которую прислал Журавлев. На собрании выяснили причину этого происшествия, коня вдове вернули, а отряд наш расформировали. Молодым и неженатым предложили влиться в 7-ой полк, или кто куда желает, железнодорожникам разрешили вернуться на свои рабочие места, поскольку там не хватало рабочих. Нам сказали, что с Амурской области в скором времени придут красные войска, три полка партизан наступают быстро со своим броневиком. У меня была справка, что я работал на транспорте, и мне сразу разрешили ехать к семье, да еще как погорельцу, что моя семья ютится в тайге беспризорная. Так закончилась моя Гражданская война, и я вернулся к Кате, чему она была очень рада и я, конечно, тоже.

   ‹13›   ‹14›   ‹15›   »16

На страницу автора

-----)***(-----

Авторы: А(A) Б(B) В(V) Г(G) Д(D) Е(E) Ж(J) З(Z) И, Й(I) К(K) Л(L) М(M) Н(N) О(O) П(P) Р(R) С(S) Т(T) У(Y) Ф(F) Х(X) Ц(C) Ч(H) Ш, Щ(W) Э(Q) Ю, Я(U)

   

Поделиться в:

 
       
                     
 

Словарь античности

Царство животных

   

В начало страницы

   

новостей не чаще 1 раза в месяц

 
                 
 

© Клуб ЛИИМ Корнея Композиторова,
since 2006. Москва. Все права защищены.

  Top.Mail.Ru